— С ума сошла? Ты в лапы этих зверей одна не пойдёшь. Я с тобой. Больше не позволю довести тебя до такого состояния… — брат осекается, а я закусываю губу до терпкого металлического привкуса во рту.
Мы выходим из машины и направляемся к дому. Дурное предчувствие только усиливается. Или проблема в общем отвратительном состоянии?.. Наверное, я просто боюсь утратить последнюю надежду на встречу с дочерью.
На звонок из калитки выглядывает охранник.
— Степан Алексеевич, я за дочерью приехала, — говорю, стараясь скрыть дрожь в голосе.
Мужчина окидывает меня удивлённым, слегка шокированным взглядом.
Наверное, я выгляжу сейчас действительно ужасно? Я ведь даже не подумала посмотреть в зеркало. У меня раскалывается голова от рыданий, лицо распухло. Еще и в домашней одежде. В тапочках!
— Мне велели не пропускать вас.
— Как это не пропускать? — вмешивается Лёнька. — Тут дочь её находится. Это уголовное дело — удерживать чужого ребёнка!
Брат пытается протиснуться, но Степан Алексеевич — крепкий мужчина. Он перегораживает проход и не позволяет Лёне сделать даже шаг.
— Пустите! — рычит брат.
— Сказал: велено не пускать. С полицией придете — будет другой разговор.
Он намекает, что без полиции не получится?
Пульсация в висках усиливается. Меня снова тошнит. В глазах темнеет, и я только чудом удерживаюсь на ногах, а Лёнька тут же мчится ко мне и поддерживает.
— Вы не понимаете, что тут творится? — спрашивает брат, взяв меня под локоть.
— Я выполняю свою работу, — отчеканивает Степан Алексеевич.
И тут я слышу голос, от которого внутри поднимается волна отвращения.
— Стёпочка, вы не справляетесь со своей работой? — ехидным тоном спрашивает Антонина Георгиевна.
Она выплывает из дома, словно барышня из средневекового романа. Женщина держит осанку, горделиво вскинув голову. Она всегда ставила себя, как королеву, тем не менее раньше не показывала своё отвращение настолько сильно.
Антонина Георгиевна всегда улыбалась мне, вполне нормально общалась со мной, но резко повернулась спиной. Теперь свекровь смотрит презрительно и недовольно поджимает губы, будто не хочет иметь со мной ничего общего даже косвенно. Впрочем, чего я могла ждать от человека, который привык таким образом вести себя со всеми «неугодными»?
— Что ты здесь забыла? Марина, тебе Андрей уже всё сказал, — фыркает женщина. — Ты Еву не заберешь. Хочешь, вызывай полицию, только вот они тебе не помогут. Суд подобными делами занимается, а у тебя на него штанов не хватит. Любой судья встанет на сторону состоятельного отца, а не матери-оборванки. Посмотри на себя, на тебе уже бирка висит — «неудачница».
Свекровь говорит с таким довольным видом, словно она давно мечтала сказать эти слова. Ее голос звенит на высоких нотах, она почти подпрыгивает от радости, и у меня не остается никаких сомнений, что свекровь терпеть меня не могла. Ловко скрывала свои эмоции. Одно неясно: почему сдерживалась раньше, а теперь явила ядовитое нутро миру?
Смотрю на нее — Антонина Георгиевна победно улыбается, — а у меня внутри расползается пустота.
Не осталось сил на слёзы, сейчас даже на борьбу их нет, только жалостливо просить милостыню.
— Дайте мне увидеться с дочкой… Хотя бы просто посмотреть на неё, — прошу я осипшим голосом.
— Ещё чего вздумала! Еву ты не увидишь. В таком виде даже близко к девочке не подойдёшь. Ты свой шанс уже упустила. Надо было раньше думать, если так ребёнок дорог, как говоришь.
