– У меня сменка с собой.
Достав из шкафа пакет, девушка вынула босоножки. Скинув неудобную обувь, она с наслаждением зажмурилась, чувствуя, как расслабляются онемевшие ступни.
– Я просто хотела в первый день быть красивой, – призналась она.
– Мы не на показе мод, – застёгивая халат, сказал Петров. – Для пациентов главное, чтобы мы им помогли, а не то, как мы выглядим.
Алексей Михайлович немного лукавил. В этом году ему исполнялось пятьдесят пять лет, и он, что называется, махнул рукой на внешность. Доктор и раньше не особо любил разглядывать себя в зеркале, считая это излишеством. Для мужчины главное – его дела. А сейчас максимум, на что у него хватало терпения, – причесать седины и бежать дальше. Но Алексей Михайлович ценил моменты, когда супруга возвращалась из парикмахерской. Причина была не в новой причёске – откровенно говоря, её он даже не замечал, – а в глазах Тамары, которые светились осознанием собственной привлекательности. В эти минуты он любил жену ещё сильнее. Он понимал, что женщина должна себе нравиться. Конечно, Тамара притягивала его внимание в любом виде, но если ей так важно хорошо выглядеть, он принимал это и не осуждал в других людях. Особенно в этой молодой девушке.
– Я приглашаю. – Вера заговорщически улыбнулась и, заметив кивок доктора, приоткрыла дверь. – Можете войти, – мягко сказала она.
В кабинет вплыла почтенная матрона с пережжёнными перекисью волосами и тут же начала:
– Алексей Михайлович, мы к вам. Сашенька заболела. Горлышко красное, кашель. А с утра температура была. Я хотела в школу её вести, попробовала лобик, а она вся горит. А ведь ещё вчера всё хорошо было. Может, эпидемия какая. Доктор, миленький, вы мне скажите всю правду. Я выдержу. Эпидемия? Что-то серьёзное? Ещё же вчера всё хорошо было.
Следом за женщиной появилась девочка лет десяти с забавными конопушками на носу и скорбно поджатыми губами.
– Мама, мне уже лучше, правда, – чувствуя себя неуютно от неуёмной опеки, попробовала возразить она. – Я просто мороженого поела, вот горло и заболело.
Женщина всплеснула руками:
– Мороженого?! Я сколько раз говорила, у тебя слабое горлышко, тебе нельзя холодное. – С надеждой посмотрев на Петрова, мамаша попросила: – Скажите хоть вы ей. Меня она совершенно не слушает.
– Что ж, давай посмотрим твоё горлышко, – улыбаясь маленькой пациентке, сказал Алексей Михайлович.
Рабочий день начался.
Не дочитав, Вовка захлопнул книгу и вытянулся на кровати. Томик Мопассана достался ему в наследство от предыдущего жильца. Потрёпанный и обёрнутый старой газетой, он лежал в верхнем ящике кухонного стола. Трижды доставал Вовка роман и каждый раз останавливался на пятнадцатой странице.
– Вырвать тебя, что ли? – буркнул он, злясь на автора за невнятное начало и на себя за то, что не может найти себе место.
Скользнув взглядом по крошечной комнате, Вовка поднялся, наскоро переоделся в модные джинсы и зелёную рубашку и вышел из дома.
По привычке свернул налево, но задумался: куда он идёт? Прежние друзья, шумные и весёлые, остались в Москве, а новыми он не обзавёлся. В унылую квартиру возвращаться не хотелось, и Вова неспешно шёл вперёд, разглядывая окрестности. Старый Оскол был небольшим, но зелёным. Повсюду росли высокие тополя, коренастые яблони с мелкими плодами, которые постоянно таскали озорные мальчишки. Не удержавшись, Вовка сорвал одно яблоко, впился зубами в сочный плод и зажмурился. Ну и кислятина!
