– Андр-рюша, Андрю-рю-рю….
Пока он же хмурый, потухший не присел рядышком. С осторожностью погладил по плечику, мягко прикоснулся к огненной макушке.
– Не плачь, Рыжуха. Я приеду в твою Москву, приеду. И ты приедешь, Бабаня сказала.
Взметнулась, бросилась ему на шею, сковала ручками и зашептала в ухо:
– Честно-пречестно?.. Правда-преправда?
– Да.
– А потом жини-ица.
– Да-а.
В Москву Злата вернулась с папой и бабой Раей. Тётеньку эту знала, жила через два дома от Бабани. Перед отъездом из деревни она часто заглядывала к ним вечерком, почаёвничать по-соседски, всё пыталась поговорить со Златой, но той некогда было лясы точить. Забот у них с Андрюшей по горло.
Большая четырёхкомнатная квартира на Удальцова встретила пустотой и гнетущим неуютом. Мир изменился, Злата почувствовала это всем своим маленьким существом. Притихшая, бродила по комнатам, с трудом пытаясь что-то осознать. Не получалось и боль расставания с Андрюшей ещё не утихла. Всё чужое, печальное, ни играть, ни бегать не хочется. Она долго стояла возле массивной лакированной стенки в зале и смотрела на фотокарточки с чёрными полосками. Папа подошёл, обнял большущими руками и спросил:
– Это бабуля с дедулей, помнишь?
– Да, – с уверенностью кивнула Злата, выхватывая из памяти отрывочные фрагменты прежней жизни. – А где они?
Папа сел на диван, усадил её на колени и серьёзно посмотрел в глаза.
– Понимаешь, Солнышко…, они умерли.
– Как цыплёнок?
– Какой цыплёнок?
– Ну-у, в деревне же! Бабаня сказала – бох дал, бох взял.
– Да, да, доченька.
– Насовсем умерли?
– Насовсем.
– А мама? Тоже умерла?
– Нет, что ты. Мама… мама в командировке.
– А-а…. Каммань-дировке – это как?
– Как тебе сказать, Солнышко…. Это такое место, где люди работают далеко от дома.
– На севере? Как Андрюшины мама с папой?
– Почти.
– У-у…. Зна-аю, мама за длинным рублём гоняется. Так бы и сказал, – фыркнула Злата. Про этот убегающий от всех рубль они с Андрюшей сто раз говорили. Бежит жёлтенькая бумажка на ножках, длинная предлинная, вся колыхается, торопится, назад оглядывается – как бы не поймали. На самом верху её единичка нарисована, а под ней написано – один рубль.
– Не совсем так. Мама не может приехать, она очень занята и делает важные дела.
– Для меня?
– И для тебя, и для меня.
– А для Андрюши?
– Конечно, и для Андрюши, для всех.
– А-а.
Что означает – ну, если и для Андрюши, тогда ничего, пусть мама делает дела и дальше в своей загадочной командировке.
Постепенно Злата обживалась дома, в детский сад папа её не отправил, и она дни напролёт проводила с бабой Раей. Конечно, с ней не поиграешь как с Андрюшей, но зато в неё можно врезаться всем телом после вертолётной беготни по комнатам. Носом уткнуться в большой живот, прилепиться к мягким полным ногам, обхватить их руками и замереть. Баба Рая ласково поглаживала влажную от пота спинку и размеренно проговаривала:
– Ты ж моя рыбонька, умаялась совсем. Никак, угомонилась, вертя?
– Да-а, – тянула Злата, подняв голову вверх и глядя в светлые, цвета ореховой скорлупы, глаза. Начинала баловаться. Язык научился проворачивать имя, похожее на ковыряние лопаткой в земле, она хитренько прищуривалась и крутила головой в разные стороны. – Р-раиса Ф-фёдо-р-ровна, Р-раиса Ф-фёдор-ровна.
– Ох ты, ох ты, заважничала, – нарочито хмурилась домработница и подхватывала: – Злат Витальна-а, Злат Витальна-а. Блинков не желаете, барышня?
