Последнее, что Ира увидела чётко, – лицо противника: широкое, с глубоко посаженными глазами, сверкающими злобой, здоровенный нос и разинутая пасть с крепкими жёлтыми зубами. Дальше в её сознании всё перемешалось.
Огонвей врезался в толпу врагов почти одновременно с Газнаем. Он вращался вокруг себя с немыслимой скоростью. Меч летал как заведённый – вправо, влево, вперёд, вверх, вниз… Его мощное сильное тело было невероятно гибким и маневренным, сила удара – сокрушающей, ей никто не мог противостоять. Ира видела, как вокруг неё мелькали отрубленные головы в шлемах с бараньими рогами, руки с мечами и щитами. Струи горячей крови летели на неё со всех сторон, но Огонвей вовремя уворачивался, и кровь не попадала в глаза. С каждым ударом силы не убавлялись, а наоборот, прибывали, как будто подкачивались из нескончаемого источника. Меч взвивался, как струя живого сильного огня, круша всё на своём пути.
Земля не успевала впитывать пролитую кровь, становилась вязкой жижей, ползущей под ногами. По ногам Огонвея тоже текла кровь врагов, она пропитывала короткий тонкий мех внутри ботинок и уже хлюпала под пятками.
Звуки боя холодили душу. Хруст костей и доспехов, стоны и ругань раненых, рычание и вопли бьющихся воинов, чавканье и хлюпанье крови, звон мечей и глухие удары щитов – всё смешалось в жуткую вакханалию.
А битва всё не кончалась и, несмотря на огромное количество раненых, ряды бьющихся были по-прежнему плотными.
Прошло много времени, прежде чем Ира почувствовала нарастающую усталость во всём теле. Естественно, не могло же это продолжаться бесконечно. Предел есть всему. Меч уже не был столь стремительным и лёгким и больше отбивался, чем атаковал, правда, мастерски, но всё же слабее и слабея. Щит, пропитанный кровью, с кусками плоти на шипах, отяжелел настолько, что оттягивал руку. Но Огонвей не сдавался. Голова кружилась, перед глазами плыли круги, живот сводила судорога, тошнило, а он как машина работал руками, не желая мириться с потерей сил.
Но противник всё напирал. Да, их стало значительно меньше с момента начала битвы. Ковки – лучшие воины, но врагов было намного больше. Помощь, на которую надеялся Газнай, не поспевала. А силы были на исходе.
Ира услышала за спиной окрик:
– Огонвей, справа!
Он среагировал почти мгновенно и выбил меч сорвачужа, но усталость уже брала своё, и реакция немного запоздала. Противник успел ранить Огонвея. Он рассёк ему правую ногу сверху вниз от середины бедра почти до конца голени. Кожаная коленная накладка и щиток слетели, упали на землю. Из раны хлынула кровь, выбиваемая тугими толчками. Огонвей прикусил нижнюю губу и тихо, сдавленно застонал. В пылу боя рана, даже такая глубокая, чувствовалась как сильный ожог. Но дело было не в боли. Кровь, вытекающая из неё, уносила остатки сил. И осознание этого заставляло воина страдать гораздо больше, чем самая тяжёлая рана.
Ира чувствовала, что вместе с болью в нём нарастает злость. Огонвей скинул щит, схватил двумя руками меч и, подняв его над собой, ринулся на противника. Его встретили два окрысившихся бородача, огромных, как две горы. Они видели, что он почти без сил, и это придавало им уверенности. Но Огонвею уже было всё равно – если ему суждено остаться на поле битвы, надо хотя бы уложить рядом побольше врагов.
Последняя атака. Огонвей рычал как зверь, делая короткие жёсткие выпады, пытаясь дотянуться до ног противника. Одного он всё-таки достал, рубанул слева направо по ногам под коленями, тот рухнул, и обратным движением Огонвей снёс ему голову. Тут же сильнейший удар в левое плечо сбил его с ног.
