Портье располагался на месте. Антон обогнул его на максимальном расстоянии, попутно выискивая взглядом признаки еды. На одной из стеклянных дверей он заметил изображение дымящейся куриной ножки и понял, что ему туда.
Зал ресторана оказался огромным и напомнил Антону скелет доисторического чудища, у которого между рёбер вставили большие сверкающие чистотой стёкла. Правда, похоже было, что не все столики обслуживаются. Только в дальнем конце зала виднелись белые скатерти и лежащие на них приборы. За одним из столиков сидела пожилая пара – лохматая седая старушка в бесформенном шёлковом балахоне и трясущийся старичок, который непрерывно шевелил густыми белыми бровями. Его тощие костлявые ноги торчали из огромных нелепых шорт, вызывая у Антона внутреннее содрогание – должно быть, от того, что он вообще не любил человеческие тела и, как следствие, откровенную наготу и прочие намёки на физиологию.
Антон приметил для себя столик – покрытый скатертью, но как можно дальше от стариков – и отправился знакомиться с ассортиментом еды.
Выбор оказался невелик. Скорее всего, готовить много блюд при малом количестве постояльцев было невыгодно. Антон просмотрел содержимое пары лотков и, поскольку не смог опознать, что это, положил себе на тарелку дрябловатые сосиски, сваренные в красном соусе, и кусок омлета. Затем нашёл стакан и налил слегка зеленоватой водички из краника, над которым было написано «Orange juice».
Он вернулся за столик и принялся есть – неторопливо и сосредоточенно. Еда к этому абсолютно не располагала. Сосиски оказались безвкусными, а в пересолёном омлете для чего-то присутствовала капуста, застревавшая у Антона между зубов.
– Привет ещё раз, – на стул напротив Антона опустилась смутно знакомая темноволосая девушка, держащая в руках две тарелки с большими порциями еды. – Не возражаете, если я присяду?
Антон возмущённо сглотнул, но не сразу подобрал слова.
– Есть же другие места… – выдавил он.
Девушка подняла брови.
– Ну, – сказала она, – во-первых, меня очень сильно интересует, почему вы от меня так резко и невежливо убежали. Во-вторых, мне скучно и хочется поговорить, а здесь абсолютно никого нет, кроме вас и пары старичков, которым, очевидно, хорошо и без меня.
Она сидела и смотрела на Антона, не мигая, очевидно, ожидая реакции. На этот раз Антон мог её разглядеть. Она была худой, пожалуй, даже склонной к анорексии. Лицо нельзя было назвать ни красивым, ни, напротив, уродливым, но в нём ощущалась некоторая интеллигентность. Губы были тонкими, подвижными, нос – острым, скулы – заметными. Карие глаза осматривали Антона оценивающе.
– Правда, есть ещё инвалид-немец, – добавила девушка. – Но он грубый и не говорит ни по-русски, ни по-английски.
Антон набрал воздуха и, склонив голову вперёд, выговорил:
– Извините, но я не хотел бы ни с кем общаться. Я приехал сюда побыть один.
Он наблюдал, как на щеках девушки к капиллярам прилила кровь. Губы дрогнули и выгнулись уголками вниз. Она молча встала и пересела за соседний столик.
Антон отрезал вилкой кусок омлета, положил в рот, пожевал. Запил соком, который оказался на вкус чем-то откровенно синтетическим, к счастью, сильно разбавленным водой. Есть больше не хотелось. Или, возможно, хотелось, но совсем не того, что стояло в тарелке перед ним. Он подумал, не стоит ли сходить ещё за какой-нибудь едой и посмотрел в сторону лотков, перед которыми как раз прохаживался сонный официант с мятым полотенцем на руке. Взгляд Антона уткнулся в девушку, которая сидела в паре метров от него и грустно ковырялась вилкой в тарелке. В нём шевельнулось странное желание подсесть к ней и извиниться. Подумав секунду, он встал и отправился в номер.
