Антон стал размышлять над ответом. Тем временем Вика подошла к ноутбуку и потрогала трещину на крышке пальцем.
– Бедненький, – сказала она. – Хорошая моделька. Я сначала хотела тоже Эйсер взять, почти такой же, но потом во мне гормоны взыграли, и я купила розовый Vaio. Двое суток ненужный софт вычищала. И я, кстати, тоже на него разок попой села. Но он не треснул, только заскрипел. Жалобно так…
– Нет, – сказал Антон. – Я книгу пишу.
Он и сам не понял, почему это произнёс. Сказав, немного испугался, но отступать было поздно, и он просто в очередной раз сжался в тугой комок, ожидая удара с неизвестной стороны.
– Ух ты, – сказала Вика, пытаясь заглянуть на экран. – Интересно. И о чём же?
Антон заволновался, захлопнул крышку ноутбука и пробормотал:
– Сложно объяснить…
– Я попробую понять, – сказала Вика, опускаясь на стул напротив того места, где сидел Антон.
Антон поднял глаза и встретился с ней взглядом. Глаза были глубокими, притягивающими. Они вроде бы просто представляли собой сферические фрагменты прозрачной живой ткани, призванной обеспечить оптическое преломление света для попадания на сетчатку, но в них чувствовались при этом внимание и живой интерес. Затем изображение с сетчатки по зрительному нерву должно было попасть в мозг. Осознание того факта, что у сидящего напротив существа в прозрачной тряпочке мог быть мозг, повергло Антона в дрожь.
– Я хочу изложить свою концепцию мира, – неуверенно промямлил он. – Свой взгляд на то, как мир устроен.
– Это типа как философский трактат? – повела бровью Вика.
– Нет, – ответил Антон. – Художественная книга. Про то, как главные герои постепенно понимают, что мир – не то, чем кажется.
– Это хорошо, – сказала Вика. – Простите, но я почему-то не думаю, что у вас получился бы хороший трактат. А роман – может быть. Так как, по-вашему, на самом деле устроен мир?
Антон чуть не сказал было «Сложно объяснить», но вспомнил, что он уже произносил эти слова, и ему стало жутко неуютно от этого.
– Я думаю, – сказал он, – что сознание на самом деле определяет материю. То, что мы чувствуем, создаёт мир вокруг нас.
– Ага, – кивнула Вика. – Этакий субъективный идеализм. Начитались Платона с его миром идей?
– Нет, – сразу среагировал Антон. – Вообще не читал.
– Зря, – заметила Вика. – В самом идеализме ведь нет ничего нового. Вы же понимаете, что человечество как раз с него и начинало? Все религии утверждают, что материя – не главное. Философы вроде того же Платона или Декарта, Кант, Гегель – все даже и не сомневались по-настоящему, что сознание первично. И только много позже материализм стал доминирующим. Так что нового в вашей концепции?
Антон молчал некоторое время, потом сказал тихо:
– То, что она моя.
Вика посмотрела на него серьёзно.
– Слушайте, мне правда хочется понять. Это интересно. Давайте я всё-таки схожу к себе, приму душ и переоденусь. Холодно. Я вам тут уже весь стул купальником намочила. Вернусь через пятнадцать минут, и мы как следует поговорим. Хорошо?
Антон подумал секунду.
– Хорошо.
Вика вышла.
Антон вскочил, заходил по комнате взволнованно.
– Да что же я никак объяснить-то не могу! – воскликнул он и вздрогнул от того, насколько гулко отозвались его слова в стенах комнаты.
Он сел на кровать и затих. Довольно скоро – пятнадцати минут явно не прошло – в дверь снова постучали, и вошла Вика, одетая в светлые узкие джинсы и жёлтую футболку с надписью «My secret summer love». Она хотела было сесть на тот же стул, но увидев на нём мокрое пятно, опустилась на кровать рядом с Антоном.
