Дети не плачут
И не тоскуют.
Некогда детям скучать по Земле.
В мире своем они реки рисуют,
Травы и косы, молочные горы.
Смехом звеня, ставят в небе новые звезды.
Лишь с приходом ночным
К Богу приходит долгожданный покой.
Тихо в раю,
Дети все спят.
В путах Морфея с каждым младенцем спит мать.
***
– Хорошо, что ты спустился. Мы в церковь едем.
Сдвинув козырек, Серега глянул отцу в лицо.
– У меня дела.
– Какие еще дела? – едва не задохнулся негодованием.
Недолго же длилось спокойствие.
– В семье горе – у него дела! Нужно службу заказать, помолиться.
– Я потом, дома помолюсь, – соврал, глядя отцу прямо в глаза.
Николай Иванович приложил усилия, чтобы соединить внешний вид Сергея и его слова воедино. Джинсы эти подранные, футболку с черепом и воронами, торчащий набекрень козырек бейсболки, взгляд пустой. Помолится? Он, совершенно точно, и креститься-то не умеет. Да и словарный запас далек от библейского, как Пномпень от Вифлеема! Привык жаргонами да матами изъясняться.
– Что ты за ирод, твою ж... – скрипнул зубами. Оглянулся на дверь, убеждаясь, что жена еще не спустилась. – Хоть вид сделай, что тебе не безразлично! Тебя же учили смотреть собеседнику в глаза, отражать реакции, проявлять сопереживания... Ты же лучше меня знаешь, как действовать! Потрудись хоть что-то сделать для матери, – осознал, что не дышит, когда речь из-за недостатка кислорода резко оборвалась. Ослабляя галстук, вдохнул. – И сестры, – добавил хрипло.
Вот только направить «ирода» на путь праведный уж целую вечность являлось невыполнимой задачей.
– Бать, что угодно, но в церковь не зайду. Меня там выворачивает.
– Потому что ты чертяка!
– Коля, прекрати немедленно, – подоспела-таки незаметно мать. – Сколько можно оскорблять мальчика? Ну, не хочет, пусть не едет. Не всем комфортно находиться в церкви, и это никакой не приговор! Чертяка… Господи, прости. Думай, что говоришь, Коля!
– Я не понимаю, почему ты вечно ему потакаешь? «Мальчику» с его грешками к Богу не помешает!
– Коля, мне сейчас совсем не до споров, – информировала категорично. – Чтобы молиться, не обязательно ходить в церковь.
– Мыслишь прямо как твой сынок. А я думаю, откуда это у него?
– Кроме того, – с нажимом добавила Валентина Алексеевна. – Кто-то должен поехать в Алесину квартиру, там рабочие приедут, чтобы заняться демонтажем мебели.
– Отец Давид каждый раз спрашивает, почему Сергей не появляется. Не сбился ли с пути, не загубил ли душу... – продолжал гнуть свою линию отец. – Стыдно в глаза ему смотреть!
– Естественно, спрашивает. Ему же обо мне давно донесли твои разлюбезные соседи и друзья, вот он и жаждет подробностей из первых уст, – ухмыльнулся Серега.
И правильно он, Николай Иванович, заметил – вид, как у чертяки!
– Так я ему и расскажу. Пусть помолится о твоей грешной душе.
– Фотографию мою возьми, чтобы наверняка, – подкинул идею отпрыск. – А воду он заряжает? Ты тару приготовил? Будем умываться и чай заваривать.
– Освящает! Это тебе не Кашпировский.
– Это еще кто? Хотя лучше не рассказывай. Я и без того в аху… крайне удивлен.
Крутанувшись на мысках сверкающих темно-коричневых туфель, Николай Иванович дернул лацканы пиджака и принялся застегивать пуговицы.
– Где Слава? Который уже час?
– Я здесь.
Леськин муж резво сбежал со второго этажа. У Сереги возникло подозрение, что он стоял за углом от лестницы и ждал окончания семейного консилиума.
