Алексей отпустил своих людей – общежитие в трех шагах, – порекомендовав им не пить и не разбредаться. Он мялся на крыльце, потом побеседовал с заместителем Былинского майором Сержаковым, написал ломаным почерком лаконичную объяснительную. Он злился, поражался армейскому бардаку и безответственности, потом пожал плечами и побрел домой.
Алексей снимал половину частного дома в Заовражном переулке, в пяти минутах ходьбы от штаба, за оврагом с мостиком, в узком проулке, куда едва протискивалась машина. Это жилье было не ухожено и требовало ремонта. Огород зарос бурьяном по самую шею.
Но Алексея это устраивало. Чистоту он поддерживал, вода и печка имелись, дрова были нарублены на месяц вперед. А главное – кровать не вызывала нареканий – солидная, железная, навевающая ассоциации с трудным детством. Остальное его не волновало. Он приходил в эту хату лишь поспать.
Телефон разбудил капитана в девять утра. Болело все! Вчера он несколько раз падал, обзавелся синяками и ссадинами. Он в изумлении уставился на циферблат «Командирских», которые уже двенадцать лет не ломались, перевел глаза на телефон, лежащий на тумбочке. Алексей даже не помнил, как вчера раздевался. В конце концов, он еще молодой мужчина, ему требуется крепкий здоровый сон.
– Спишь, тезка, – ворчливо констатировал начштаба бригады подполковник Былинский Алексей Никифорович. – Без задних ног. И совесть, ничего, не ерзает?
– Еще не понял, товарищ подполковник, – признался Алексей. – Пока спал, не ерзала. Уснул, не поверите, с чувством выполненного долга. Было тошно, обидно, но дело свое мы сделали.
– Ладно, к тебе без претензий, – буркнул Былинский. – Это дерьмо всем миром разгребать не один месяц. Может, сделаешь милость, оторвешь свои косточки от кровати и предстанешь пред ясные очи?
– Вы в штабе?
– Да.
– Хорошо, скоро буду.
– Потрясающая любовь к субординации! – заявил начштаба и прекратил разговор.
Алексей откинул голову и уставился в облупленный потолок, на котором, как кожа на обгоревшем трупе, лопались волдыри известки. Он почистил зубы, согрел чайник с остатками позавчерашнего кофе, позволил себе пять минут релаксации и философского созерцания.
Боевой офицер что-то действительно расслабился. Не к добру. Ведь неприятностей следует ожидать не только с другой стороны линии фронта.
Через полчаса он приоткрыл дверь и усмехнулся. Новая «революционная» власть обрастает бюрократическими замашками. Как к директору завода заходишь – приемная, секретарша, ворохи бумаг и скоросшивателей, не считая пары современных компьютеров.
В приемной сидела симпатичная женщина в защитном облачении, которое ей чертовски шло. Невысокая, ладная, с распущенными пепельными волосами и вздернутым носиком. Рядом с секретаршей и доверенной делопроизводительницей Былинского Верой Александровной Золотаревой пристроилась ее пожилая коллега и диктовала ей цифры. Секретарша вносила их в компьютер. Она покосилась на скрипнувшую дверь, украдкой улыбнулась.
Алексей сухо кивнул и сказал:
– Доброе утро, дамы. Мне назначено.
– Никакое оно не доброе, – заявила пожилая работница, покосившись на поясную кобуру посетителя.
– Какое есть, – возразила секретарша. – Добрый день, Алексей Петрович, проходите, вас ждут.
В кабинете было только самое нужное: стол, стулья, пара шкафов. Интерьер украшала карта непризнанной республики во всю стену. В натуральную величину, как шутили штабисты. На ней умещалась и парочка соседних западных районов, по недоразумению оставшихся за Украиной.
