Чем занимались в моноптере жрецы, за которыми шел Игнасий? Он не сумел разглядеть: слишком много народу. Но вряд ли чем-то особенным, по той же причине. Когда Игнасий поднялся в моноптер, их там уже не было. Затерялись в многоцветье толпы.
Игнасия не оставляла мысль, что он увидел всё это только потому, что ему позволили. Не прятались, не таились. Это означало одно из двух: либо не происходит ничего особенного, а все странности ему только померещились, либо процесс уже запущен, и пророки не боятся, что кто-то сорвет их планы. Игнасий потер переносицу. Прямых доказательств умысла служителей Ахиррата у него все еще не было, но подозрения крепли. Хрустальный клинок кроме старика-кликуши забрать было некому, и оружие под плащом ему явно не почудилось.
А еще за двумя пророками повсюду следовала галка. Или, наоборот, за ним, Игнасием? Нет, вовсе не безотрывно. Она то терялась из виду, то снова показывалась: на резной балюстраде, в ветвях грушевого дерева, на желобе водостока. В городе жило немало птиц – голубей, воробьев, скальных поползней, тех же галок. Время от времени над крышами кружили черные тени беркутов. Но Игнасий был уверен, что птица, которую он встречал сегодня – одна и та же, а не разные. Чем-то она выделялась среди прочих. Поворотом головы? Не по-птичьи внимательным взглядом? Возможно, она была ключом к чему-то важному.
Снова искать этих двоих было бесполезно, возвращаться к храму пророчеств, кажется, тоже. Игнасий решительно повернул прочь, к восточной части города. Обиталище богини птиц находилось на самой окраине.
Горное плато, на котором стоял Йарахонг, в южной и центральной части было почти плоским, а на северо-востоке круто забирало вверх. Некоторые террасы здесь были природными, другие же – рукотворными, вырубленными в скале. С площадки на площадку взбегали ступени из серого с рыжеватыми прожилками камня. Кое-где журчали оправленные в желобы ручьи. Здесь было зеленей, чем в центре города. Постройки, казалось, уединились, отделившись друг от друга камнем подпорных стен и живыми ветвями деревьев.
Храм богини птиц стоял на самом верху, на скальном выступе. Когда-то Игнасий знал здесь каждую ступень и каждый камень, но в последние несколько лет его редко заносило в эту часть города. Игнасий поднялся по крутой лестнице, с обеих сторон густо заросшей кустарником, и огляделся. Вокруг был простор и птичий гомон. По сторонам, сколько хватало глаз, его окружало небо, синее, глубокое, с редкими брызгами облаков, лишь с запада перегороженное горной грядой. Вдалеке и внизу темнело море. И повсюду были птицы. Они переговаривались в ветвях, кружили над головой, взмывали снизу, из-под обрыва, и ныряли обратно. Игнасий видел, пока поднимался: вертикальный склон был весь залеплен наростами птичьих гнезд.
Высокий ажурный храм смотрелся сердцевиной этого небесного мира. Белоснежный купол удерживали тонкие арки, переходившие в объемный орнамент из каменных перьев, крыльев, клювов, который опирался на широкий устойчивый первый этаж. Казалось, сделай еще шаг вперед, и постройка выпростает спрятанную в перья голову, хлопнет крыльями и взлетит.
Скрипнула, открываясь, дверь, и наваждение схлынуло. Вышла маленькая, рано состарившаяся женщина со смуглым обветренным лицом в пигментных пятнах. Белоснежные волосы были убраны в толстую косу. С плеч спускался плащ из пестрых совиных перьев. Это была Бурунг Ханту, глава храма птиц.
