– В смысле, помочь добраться до места?
– Нет, мне бы хотелось, чтобы вы пожили там вместе с ним. Ну, можно снять дом, или два рума по соседству.
– До весны?!
– Я в курсе, что у вас с учебой более чем порядок. – Голос Ярослава покачивался, как ровная волна. – Можно было бы организовать экстерн. Сдать сессию заранее, а потом, когда вернетесь, летнюю сдадите. Разрешение оформим. Подумайте, пожалуйста, я был бы вам очень признателен. Я перезвоню.
Оформим, организуем… Вьетнам, Таиланд… Мои четыре родителя дальше родственников в Сочи меня на каникулы не отправляли.
«Меланхолию» я досматривала в волнении, и апокалиптический финал, о котором героиня знала, который предчувствовала с первой секунды, объяснил всю странность ее поведения. Засыпая, я думала о том, что значит знать самое страшное. Знать то, о чем никто вокруг тебя не подозревает, или то, что, может быть всех и пугает, но во что никак не верится. Что значит, знать точно, что завтра умрешь? Как с этим жить? Что происходит в твоей разрывающейся в ужасе душе? Перед казнью. Как проявляется мужество внутри тебя? Каков этот набор чувств? Я пыталась вообразить, и мне становилось бесконечно одиноко. А если знать, что погибнут все – родные, близкие, чужие, неизвестные… И ты. Я подумала о Старике. Если знать точно, что завтра не станет человека, важного для тебя? Самого важного. Да, родители мои, увеличившись в числе, как бы разменяли, раскидали во мне важность каждого в отдельности. Я стала каждого любить в два, а может, и в четыре раза меньше. По-честному, я стала к ним почти равнодушна.
За завтраком на следующее утро Старик был неспокоен и ворчал, но о деле не заговаривал. Тогда взяла с места в карьер я.
– А я считаю, ваш сын подал хорошую идейку. Мне сессию досрочно спихнуть – в удовольствие, только с преподами договориться, чтобы резину не тянули. Я бы за неделю справилась. Не знаю, правда, как вам вьетнамский климат. Не слишком большие перепады?
– Во Вьетнаме очень высокая влажность. Там палец порезать опасно – заживать будет месяц. А в Камбодже на побережье – жарко очень. Да и интересно на севере – в Сием Рипе, там великий Ангкор рядом. Но моря нет. И чуть в сторону от отеля отойди – очень уж грязно.
– А вы там везде были?!
– Юг Китая, острова, Лаос… – Старик улыбнулся. – В Лаосе такой кофе по-французски! Потом Вьетнам, Камбоджа – пришлось полазить по джунглям, изучал кое-что про военные действия американских войск. Бали, Ява, еще кое-где. С покойной супругой. – Теперь Старик делал вид, что равнодушен к теме.
– Вы свое согласие сыну даете? А на кого дом оставите? Кошек, собаку?
– Не торопитесь, Александра, и, кстати, пойду пса прогуляю.
– Далеко? В лес? Зонт возьмите!
– Дождя нет пока. Мы ненадолго.
Старик сунул было ногу в прогулочный башмак, но вывернул ее обратно, шагнул в тапках на веранду. Через пару минут в куртке с капюшоном и кирзовых сапогах вел уже Саба к калитке. Как они собираются друг без друга полгода жить? Пес крупно мерил широкими лапами мощенный плиткой двор, довольно гоняя светлым пером хвоста утяжеленный влагой воздух. День блек и печалился, а эти двое довольные уединением шли радоваться близости осиновой рощи. Саб будет как угорелый носиться кругами между деревьями, ломать тяжелым телом облысевший кустарник, валяться, шоркать спиной по мокрым остаткам травы и, веселясь не в меру, наскакивать всем ростом прыжка на хозяина, попадая в лицо горячей лохматой мордой. Потом они сделают обход старых и новых дач, двигаясь возвратной тропой мимо тоскующих оград и садов, что спрятали за ними голые и похудевшие свои тела. Деревья станут подглядывать за их дружбой и подслушивать их разговор. Разве можно покидать все это? Мне было страшно за Старика, но никогда не слыша его жалоб, я знала, как нехороши уже его суставы, как тяжел прямой позвоночник. Если бы не было крайней необходимости, сын не решился бы на такие резкие перемены. Значит, поедем.
