– Так и оставил бы, – буркнул я.
– Не хами-ка, сынок. А то ведь, и правда, оставлю.
Замок наконец щелкнул, и дверь моей камеры отворилась.
– Пойдем отсюда, быстро, – скомандовал отец, поднимаясь, и быстрым шагом устремился к двери.
Я последовал за ним, но остановился у камеры Тессы и взглянул на девушку.
– Слушай, – сказал я. – Могу выпустить тебя отсюда. Но благоразумнее тебе будет остаться. Если ты сбежишь, доказать свою невиновность станет куда сложнее.
Несколько мгновений Тесса смотрела мне в глаза, закусив нижнюю губу. В ней читались сомнения, страх, но при этом и рвение.
– К черту благоразумие, – наконец произнесла она решительно. – Им все равно неизвестно мое настоящее имя, а здесь я оставаться не хочу больше ни одной минуты.
– Как скажешь.
Я обернулся к отцу и встретился с его удивленным взором.
– Дай мне отмычки, – попросил я.
– Что ты делаешь?
– Дай отмычки, прошу.
– Сейчас не время для тюремных романов.
– Не спорь. Просто дай отмычки.
Отец швырнул мне связку и выругался.
– Поступай, как знаешь. Я буду ждать на заднем дворе. Пять минут, не больше.
– Где они хранят наши вещи?
– Комната справа от лестницы, не пропустишь, – буркнул мне отец через плечо и скрылся за дверью.
Я принялся вскрывать замок на двери камеры Тессы. Он оказался не слишком сложным.
– Он твой отец? – спросила девушка осторожно. – Или я что-то неправильно поняла?
– Ты все правильно поняла.
– Но вы совершенно не похожи. И я даже говорю не про внешность. Вы совсем разные люди. Ты и он…
Замок щелкнул, и я открыл дверь.
– Ты меня не знаешь. Я похож на него куда больше, чем самому того хотелось бы. Уходим.
Мы поднялись по узкой лестнице, и я быстро вскрыл замок на двери с табличкой:
«Личные Вещи Задержанных»
– Моя гитара! – Тесса схватила инструмент, стоящий в углу.
Я мало что понимал в музыкальных инструментах, но одного взгляда на эту гитару было достаточно, чтобы понять, что она стоит не дешево и, возможно, даже сделана на заказ каким-нибудь прославленным мастером, что, зная, кем является отец Тессы, было вполне вероятно.
Я схватил свою потертую сумку, ради которой и затеял возвращение в город, быстро заглянул в нее и, убедившись, что все вещи на месте, перекинул ремень через плечо и направился к выходу из полицейского участка. Тесса не отставала.
Втроем мы покинули границы города и вышли в поля, минут через двадцать добравшись до стоянки отца, где стояла крытая повозка с запряженной в нее бело-рыжей кобылой. Из повозки тут же с фырчаньем выпрыгнула черная тень и кинулась мне на встречу.
Гром, мой верный пес, с трудом мог сдержать эмоции от нашей встречи, и все же был достаточно хорошо обучен, чтобы не залаять. Он принялся скакать вокруг меня, виляя хвостом с такой неистовой силой, что казалось тот сейчас оторвется и улетит в ночь.
– Привет, привет, дружище, – я потрепал пса по голове и почесал за ухом.
– Не смей больше оставлять на меня это блохастое чудовище, Клиф, – проворчал отец, пройдя мимо нас. – Если еще раз мне доведется пробыть с этим зверем больше одного часа наедине, клянусь, что сделаю из него суп. Хоть на что-то сгодиться.
Я проигнорировал слова отца, который всегда не жаловал Грома, но насчет супа явно преувеличивал.
– Ух ты, какой большой, – проговорила Тесса, остановившись на почтительном расстоянии от нас и глядя на моего пса с интересом и опаской одновременно.
– Его зовут Гром, – сообщил я с улыбкой. – Не бойся, он тебя не тронет. Он, по-моему, вообще не умеет кусаться.
