Ярослава хотела и дальше слышать то, что сказал мужу степняк, да только тот крепко захлопнул дверь, приказав перед этим:
– Ждите меня на палубе, я сейчас.
И он наспех оделся, приказав перед уходом Ярославе:
– Что бы случилось, из каюты не уходи, жди до последнего. Я приду за тобой.
И оставил свою ворожею слушать вой ветра да шепот волн.
***
Степь давно осталась позади, да и Пограничные Земли миновали скоро.
Любой степняк знал: в Пограничье – одно ворье. С него ни скарба, ни чести не взять. Оттого и останавливаться Хан здесь не пожелал. Отправлял в каждый город-крепость гонца с грамотой, на коже волка степного выделанной: дескать, Великий Аслан пройдет мимо ворот, не тронув ни их, ни людей, спрятанных за стальными оковами. Просили выслать лишь провизию, которую в Шатровый Лагерь доставляли богатыми обозами. Хоть и ворье, а Хана здесь боялись. Помнили о войне, что разрушила не только Лесные Земли, но и их, пограничные города.
Обозы собирали быстро. Грузили вдоволь мяса вяленого, которого охотники в широких лесах стреляли немало, да плоским хлебом, походившим что на степную лепешку, что на лесной мякиш. Воды свежей, вина выдержанного оставляли вдоволь. А иногда – Хан это особо любил – в обозах лежал особый гостинец: яблоки. Кислые, вымоченные в высоких бочках среди ржаной соломы. В тех поселениях, что поближе к Лесным Землям были, среди соломы находили листы смородины да вишни, с мятой смешанные. И уж совсем в богатых городах яблоки сластили медом.
И тогда Хан довольно прикрывал глаза, укладывая хрустящую дольку за щеку. Даже смерть Абу словно бы отступала в далекое прошлое, оставляя за собою лишь тень воспоминаний.
Конечно, до него все лакомства пробовали близкие воины, что умели распознавать привкус яда. И только Аслану было известно, какое нетерпение трепетало его душу.
По-за довольством Хана от почитания такого пограничные города, равно как близлежащие деревни, не трогали. Не то, чтобы Степной Лев жалел простой люд, нет. Все, что можно было взять с этих земель, они отдавали сами, в обозах. А вот время поджимало. Оттого и двигаться решили в окружную, чтоб не встречать луком да стрелой сопротивление горожан.
Степное войско углублялось в сосновую зелень Лесов.
Спали мало, ели лишь дважды в день. И все больше устремлялись в Лесные Земли, пренебрегая предупреждениями бахсов.
Костры ставились еженощно. Гудели охоронные барабаны, со старыми голосами смешанные. Жглась плоть животных степных. Бахсы склонялись к дыму так низко, что он опалял им лицо, и к запаху паленой плоти примешивался другой – жженого волоса.
Бахсы молчали. Уходили в высокий шатер, что стоял неподалеку от ханова, а уж туда не пускали никого. А на это время тишина накрывала лагерь. Говорить боялись, потому как верили: вот сейчас к великим провидцам по подземной дороге взойдет старый бог, чтобы сказать слово святое, и если помешать…
Мешать не могли. И поутру бахсы собирались у самого Аслана, чтобы сказать неизменное: старый бог не велит идти дальше. Слово наказное шлет. Да говорит, что уж уготовил место в Шатре Подземном тем, кто ослушается.
Тогда Хан сникал. На минуту и час, ненадолго. А потом снова вспоминал о сыне. Неукротимый гнев застилал ему взор, и войско снова снималось с места.
И лишь в последнюю ночь старый бог не пришел на зов – когда ветви сосен могучих закрыли воинам звездное небо, отчего и поняли степняки: Лесные Земли приняли их.
