Нет, медлить больше нельзя, это все понимали. Свей – как медведь-шатун, один раз попробует мясо человека или скотины, впредь не отстанет. Силач Злат тут же принялся распоряжаться, словно его уже выбрали походным князем. Баб с детишками и скотом, сказал он, собрав на скорую руку, надобно погнать под охраной прочь от крепости, к дальним селениям. А лучше – еще дальше угнать, за дремучий Ерошин лес, за Дымные болота, где свищет и булькает нечисть. Там родовой схрон, куда чужаки не смогут найти дорогу. Наши земли обширные, есть где схоронить маломощных от ратной напасти.
Никто не спорил, конечно. Так всегда делали, когда мужики ходили на рать.
Старшим над охранным отрядом Злат самочинно поставил Кутрю. Я полагаю, неспроста выбрал. Не забыл силач, как тот уронил его на землю, словно куль с зерном. Не хотел допустить к будущей воинской славе и богатой добыче.
Все думали, Кутря полезет в свару. Кому охота охранять баб да коров, пока все родичи собрались брать крепость и делить добро свеев? У Кутри и оружие доброе, и кольчуга, и шлем, ему прямая дорога на сечу. А тот ничего, согласился, не стал спорить.
Может, он испугался свейского железа, подумал я. На слова-то он герой, понятно, много рассказывал о свои боях да походах. Так ведь, обратно сказать, слово без дела – дым без огня. Испугался? Кто его разберет, как на самом деле… Если задуматься, кто его бои и походы видел? Он теперь почти пришлый. А их поди разбери…
Когда отправили старых, да малых, да долговолосых, все мужики быстро начали вооружаться. Не хвалясь скажу, дело для нас привычное. Мы с оличами секлись и с витичами и с далеким народом косин воевали три дня и три ночи. Все доставали старые, еще отцовские-дедовские мечи, всегда хранившиеся бережно, как ценность, насаживали наконечники копий на свежие древка. У кого кольчуга была или шлем – доставали их, очищали от сала, предохраняющего доспехи от ржи. У кого были кожаные многослойные панцири с нашитыми ради бережения тела железными бляхами – готовили их. Точили ножи, ладили к топорам вместо коротких, рабочих, длинные боевые рукояти, меняли оконечники стрел с охотничьих, костяных на ратные, из железа. Трое быстрых на руку, умелых мужиков набирали из сухих дубовых досок щиты для тех, у кого не нашлось, споро обтягивали их дублеными кожами. Творя-кузнец, колдуя у горна, укреплял их железными вставками.
Силач Злат ходил везде и распоряжался как старший. А кто, между прочим, выбирал его походным князем? Верно, никто не выбирал, толковища пока еще не было. И чего он вдруг распоряжаться начал, спрашивается? Хотел я ему сказать, но подумал и не стал связываться. Сильный он, как медведь, сомнет еще по горячке – с него станется.
Потом Злат распорядился выкатывать на общую пользу бочки с пивом, брагой и сурицей. Мужики ловко открывали бочки, черпали хмельное ковшами. Я тоже выпил, сколько полезло. Перевел дух. Выдержанная сурица сразу развеселила, заиграла радугой в брюхе и голове…
Конечно, обратно смотреть, Злат – бывалый, бойкий, подумал я, расцветая от выпитого. Кому стать походным князем, как не ему?
Он – сильный. Мы все сильные! Все наши родичи пили пиво вволю, пили сурицу, веселящую голову, пили брагу, доигрывающую в брюхе, и говорили о том, какие мы сильные. Вот оличи или, допустим, витичи, а хоть бы даже косины – те стерпели бы. К бабке Мотре не ходи ворожить, и так ясно – стерпели бы. Да им хоть на голову сри жидко, все одно не почешутся, только спросят, откуда дождь, ввернул в разговор Велень. И все вокруг него много смеялись. Долго еще потом крутили головами, вспоминали, опять пересмеивались. Надо же так завернуть слова!
