– Не спеши! – засмеялась Молли. – По одному вопросу зараз…
И она начала выкладывать Таре все новости. Это заняло некоторое время, а пока они болтали, нашлось и подходящее место для пикника, и они уселись, свесив ноги с обрыва, пили горячий чай из термоса, бросали крошки хлеба маленьким пушистым даманам, скальным кроликам, которые выползли из щелей и трещин в камнях.
Наконец поток новостей и сплетен иссяк, и подруги немного посидели в молчании. Нарушила его Тара:
– Молли, у меня будет еще один ребенок.
– Ах-ха! – хихикнула Молли. – Так вот чем ты была так занята! – Она посмотрела на живот Тары. – Пока незаметно. Ты уверена?
– Ради всего святого, Молли! Я же не жеманная девственница! Как-никак четверых уже имею. Конечно я уверена.
– Когда это должно произойти?
– В январе следующего года.
– Шаса будет счастлив. Он души не чает в детях. Вообще-то, это единственное, кроме денег, к чему Шаса Кортни неравнодушен. Ты уже сказала ему?
Тара покачала головой:
– Нет. Пока что ты единственная, кто узнал.
– Я польщена. Желаю вам обоим счастья.
Тут она замолчала, заметив выражение лица Тары, и уже серьезно присмотрелась к ней.
– Боюсь, Шаса не слишком этому порадуется, – тихо произнесла Тара. – Это не его ребенок.
– Боже правый, Тара! Вот уж не думала… – Молли умолкла и немножко поразмышляла. – Я собираюсь задать еще один глупый вопрос, Тара, милая, но откуда ты знаешь, что это не результат усилий Шасы?
– Мы с Шасой… мы не… ну, понимаешь… мы не жили как супруги с тех пор, как… о, целую вечность!
– Понимаю… – Несмотря на всю ее привязанность и дружбу, глаза Молли вспыхнули любопытством. Ее это заинтриговало. – Но, Тара, милая, это же не конец света! Поспеши домой и стяни с Шасы брюки. Мужчины такие болваны, даты для них не имеют особого значения, а если он начнет считать, ты всегда можешь подкупить врача, чтобы тот сказал, что это преждевременные роды.
– Нет, Молли, послушай… Если он просто увидит младенца, он все поймет.
– А я не понимаю.
– Молли, я ношу ребенка Мозеса Гамы.
– Святой Христос! – выдохнула Молли.
Сила реакции Молли донесла до Тары всю тяжесть положения, в котором она оказалась.
Молли была воинствующей либералкой, такой же слепой в отношении цвета кожи, как и сама Тара, но даже ее ошеломила мысль о том, что белая женщина понесла от чернокожего мужчины. В этой стране смешение рас было преступлением, караемым тюрьмой, но и это выглядело ерундой по сравнению с гневом общества, которое должно было последовать. Тара должна была стать парией, изгнанницей.
– О милая… – Молли постаралась сдержаться. – Черт, черт побери! Бедная моя Тара, во что же ты влипла! А Мозес знает?
– Пока нет, но я надеюсь вскоре его увидеть и все сказать.
– Тебе, конечно, придется от этого избавиться. У меня есть адресок в Лоренсу-Маркише. Там живет один португальский врач. Мы посылали к нему одну из наших девушек из приюта. Он стоит дорого, но аккуратен и опытен, не то что какая-нибудь грязная старая карга, что сидит в задних комнатах с вязальной спицей.
– Молли, да как ты могла такое подумать обо мне? Как ты могла подумать, что я убью собственное дитя?
– Ты что, хочешь его сохранить? – разинула рот Молли.
– Конечно.
– Но, дорогая, это будет…
– Да, цветной, – закончила за нее Тара. – Да, я понимаю, возможно, цвета кофе с молоком и с черными кудряшками, и я буду любить его всем сердцем. Так же, как люблю его отца.
