Мозес перестал смеяться.
– Ваш муж стал могущественным человеком. Он обладает огромным богатством и влиянием.
Тара пожала плечами:
– Что толку во власти и богатстве, если не использовать их с мудростью и состраданием?
– У вас есть сострадание, Тара, – негромко произнес Мозес. – Даже если бы я не знал, что вы делаете для моего народа, я бы все равно ощутил это в вас.
Тара опустила глаза под обжигающим взглядом.
– Мудрость… – Его голос стал еще тише. – Думаю, у вас есть и она тоже. Было весьма мудро не упомянуть при других о нашей прошлой встрече.
Тара вскинула голову и уставилась на него. В суматохе вечера она почти забыла о том, как столкнулась с ним в запретных коридорах парламента.
– Почему? – прошептала она. – Почему вы там оказались?
– Однажды я смогу вам сказать, – ответил Мозес. – Когда мы станем друзьями.
– Мы уже друзья, – сказала она.
Мозес кивнул:
– Да, думаю, мы друзья, но дружбу необходимо испытать и доказать. А сейчас расскажите мне о вашей работе, Тара.
– Это так мало, что я могу сделать… – и она заговорила о больнице и о том, как они кормят детей и стариков, не осознавая собственного энтузиазма и оживления, пока Гама не улыбнулся снова:
– Я был прав, вы полны сострадания, Тара, огромного сострадания. Мне бы хотелось увидеть вашу работу. Это возможно?
– О, если бы вы могли прийти… это было бы чудесно!
Молли привела его в больницу уже следующим днем.
Клиника стояла на южном краю черного поселения Ньянги – на языке коса это слово означало «рассвет», но вряд ли сюда подходило. Как и большинство поселений чернокожих, оно представляло собой ряды одинаковых кирпичных коттеджей с крышами из листов асбеста, разделенных пыльными проулками; хотя выглядело все это уродливо и скучно, здесь имелись необходимые удобства – вода, канализация и электричество. Однако за всем этим среди поросших кустами дюн раскинулся целый трущобный городок, в котором проживала масса мигрантов из нищих сельских областей, и клиника Тары получала своих клиентов в основном из среды этих несчастных.
Тара с гордостью повела Мозеса и Молли по маленькому зданию.
– Сегодня выходной, никого из наших докторов-волонтеров нет, – пояснила она.
Мозес остановился поболтать с чернокожими медсестрами и с некоторыми из мамаш, терпеливо ожидавших во дворе со своими детишками.
Потом Тара приготовила кофе в своем крошечном кабинете, а когда Мозес спросил, как финансируется клиника, Тара неопределенно ответила:
– О, мы получаем дотации от властей местной провинции…
Но тут вмешалась Молли:
– Не позволяйте ей дурачить вас! Большинство средств – из ее собственного кармана!
– Я немножко жульничаю с расходами на ведение дома, – засмеялась Тара, отмахиваясь.
– А могли бы мы проехать по этому поселению? – спросил Мозес. – Мне бы хотелось увидеть тамошних людей.
Мозес посмотрел на Молли, но она прикусила губу и бросила взгляд на наручные часы:
– О черт, я должна возвращаться!
Тара тут же вмешалась:
– Не беспокойся, Молли. Я могу возить Мозеса повсюду. Ты возвращайся, а я подброшу его к тебе домой позже, вечером.
В старом «паккарде» они тряслись по ухабистым песчаным дорогам между заросшими дюнами, где ивовые акации были расчищены, чтобы дать место лачугам из ржавых железных листов, картона и кусков старого пластика. Время от времени они останавливались и прогуливались между хижинами. С залива дул сильный юго-восточный ветер, наполняя воздух клубами пыли. Им приходилось наклоняться навстречу ему на ходу.
