За ужином стало ясно, что она не предупредила съемочную группу об изменении планов, потому что парни по-прежнему были веселы и словоохотливы после немецкого пива.
На этот раз Китти не принимала участия в разговоре и угрюмо сидела в конце стола, без всякого интереса ковыряясь в обильных тевтонских блюдах и время от времени бросая на Шасу мрачный взгляд. Дэвид отказался от кофе, чтобы пойти и совершить ежевечерний телефонный звонок Мэтти и детям, а Хэнку и его команде рассказали о местном ночном заведении с горячей музыкой и еще более горячими подругами.
– Десять дней без женской компании, если не считать босса, – пожаловался Хэнк. – Мои нервы нуждаются в утешении.
– Не забывай, где находишься, – предостерег его Шаса. – В этой стране черный бархат – опасная игра.
– Некоторые из путан, что я видел сегодня, стоили бы пяти лет каторжного труда, – ухмыльнулся Хэнк.
– А ты знаешь, что у нас есть своя, южноафриканская версия русской рулетки? – спросил его Шаса. – Ты вызываешь цветную девицу в телефонную будку, а потом звонишь в полицейский отряд быстрого реагирования и смотришь, кто появится первым.
Не засмеялась только Китти, и Шаса встал:
– Мне нужно просмотреть кое-какие бумаги. Прибережем прощание до завтрака.
В своем номере он быстро побрился и принял душ, потом надел шелковый халат. Когда он подошел к бару, чтобы проверить, есть ли там лед, в дверь номера тихонько постучали.
На пороге с трагическим видом стояла Китти.
– Я вам не помешала?
– Нет, конечно. – Он придержал дверь, и Китти пересекла гостиную и встала, уставившись в окно.
– Могу я предложить вам выпить на ночь? – спросил Шаса.
– А что вы пьете? – спросила она.
– «Ржавый гвоздь».
– Пожалуй, глотну… чем бы это ни было.
Когда Шаса смешивал ликер «Драмбьию» с односолодовым виски, Китти сказала:
– Я пришла поблагодарить вас за все, что вы сделали для меня за эти десять дней. Трудно будет прощаться.
Шаса подошел с бокалами к ней, но Китти забрала у него оба бокала и поставила на кофейный столик. А потом приподнялась на цыпочки, обвила руками его шею и подставила лицо для поцелуя.
Губы у нее были мягкими и сладкими, как теплый шоколад, и она медленно просунула язычок в его рот. Когда наконец их рты разомкнулись с тихим влажным посасывающим звуком, Шаса наклонился, подхватил ее под колени и поднял, прижимая к груди. Она прильнула к нему, прижимаясь лицом к шее, пока он нес ее в спальню.
У Китти были узкие бедра и плоский мальчишеский живот, а ее ягодицы были белыми, круглыми и твердыми, как пара страусиных яиц. Тело, как и лицо, казалось детским и незрелым, кроме тугих маленьких, похожих на персики грудей и удивительно густых темных волос в нижней части живота, но когда Шаса прикоснулся к ним, то с удивлением обнаружил, что они тонкие, как шелк, и легкие, как дым.
Любовью она занималась искусно и как будто совершенно естественно и непринужденно. И комментировала то, что он с ней делал, в самых грубых выражениях, и непристойности, слетавшие с этих мягких, невинно выглядящих губ, оказались потрясающе эротичными. Китти вознесла его до таких высот, до каких он редко добирался прежде, и оставила полностью удовлетворенным.
В лучах рассвета она прижалась к Шасе и прошептала:
– Не знаю, как смогу вынести разлуку с тобой после этого.
Шаса видел ее лицо в настенном зеркале на другом конце комнаты, хотя она и не замечала его пристального взгляда.
