Ярый Жан - страница 8

Бью сердцем по клавиатуре.

Ваяю смысл и сюжет,

Укладывая их в сонет,

Оттачиваю свой талант,

Его перерождаю в гений.

Алмаз – в изящный бриллиант,

Кумир, достойный откровений.

Иль я все тот же дилетант?

Здесь кто-то против эгоизма?

Любите самого себя.

Так Пушкин призывал, любя.

Но эгоизм ли? Это призма

Сомнений преломляет луч.

Сплин так же в наши дни живуч,

Со стрессом вкупе новомодным

От истины уводит прочь.

И вроде числишься свободным,

Но ничего не хочешь мочь

И волком рыскаешь голодным.

Как самого себя, другого

Не можешь холить и любить.

А как? Привычка – все губить.

И жить в безделье, бестолково.

Бегут отмеренные дни.

Ждешь лучшей жизни, а они

Текут, как тот песок меж пальцев.

Зато не скажет: «Эгоист!» —

Толпа беспомощных страдальцев.

Когда перед моралью чист

忘了, так говорят китайцы[2].

Нет, тут уж я другого мненья.

Эгоистический роман —

Благоухающий шарман,

Моё бессмертное творенье!

Пишу лишь из любви к себе.

Вздевая к небесам в мольбе

Глаза и руки. Помолившись,

Я, до краев исполнен чувств,

Пишу, к черновикам склонившись,

Произведение искусств,

Своим терпеньем восхитившись.

Мой бог! Так пусть мое уменье

Для вас рождает интерес.

Блажен для автора процесс,

Где чтенье дарит наслажденье.

О, как признателен я вам —

Внимающим моим стихам!

Какое будет подходящим

Из существующих имен?

Простым, а может быть, кричащим

Сейчас героя назовем?

А может – грубым, завалящим?

Но как вы яхту назовете,

Так ваша яхта поплывет!

Так ваш ребенок заживет,

Какое имя вы даете!

Какими были имена

В начале мира? Тишина

Священная ласкала слух,

Когда его из красной глины,

В одном лице и плоть, и дух,

В саду восточней Палестины

Творец, невидимый пастух,

Создал всесильною рукою,

Своим дыханьем наградив.

Вдруг стал задумчив, молчалив.

«Как называть, что предо мною?

Я – имя Тетраграмматон[3].

Он часть меня. Всего лишь он…

Мне в мире нет определенья.

Я есть Начало и Конец.

Я Истина и Побужденье.

Он – лишь творения венец.

И он прекрасен, без сомненья.

Я – вечность, непроизносимый.

Я – страх, Я – свет, Я – мысль, Я – Бог!

Он – слово, дело, он – итог.

Он красный, как земля, – красивый.

Что ж, так и быть, коль из земли,

Из праха Мы создать смогли

Творенье хрупкое, по праву

Мы глину закалим огнем.

Эдемскую дадим оправу

И Человеком назовем.

И будет жить он нам во славу.

Адам – подобрано со смыслом.

Логично, отражает суть.

Добавим заповедей чуть.

И поместим в саду тенистом.

Раз он из праха народился,

Пусть там живет, где появился.

И с той поры так повелось.

Родители, давая имя,

Старались, чтоб дитя звалось,

Кем есть по сути. Не любыми

Названьями, не как пришлось.

Не теми, что наш слух лелеют,

Не отблеском далеких звезд.

Хоть вариант до боли прост

И самолюбье рода греет.

Защитник греков – Алексей.

Спасет евреев – Елисей.

Ярилу – Ярослав прославит.

Германский Мориц это – мавр.

Йорк откровенностью блистает.

Победу торжествует Лавр.

И торжествуя, процветает.

Жаль только времени река

Размыла таинство волнами.

И мы чужими именами

Зовемся. Участь дурака —

Носить всю жизнь дурное имя,

Дивясь поступками своими.

Ах, если бы назвать героя —

Какое имя рифмовать,

Имел я право! То не скрою,

Я, чтоб удобнее писать,

И полномочия присвоив,

Не думал бы, назвав Сережей.

И чтобы больше было слов

Для рифмы, типа Иванов

Фамилию б придумал тоже.

Однако мать его Светлана —

Знаток французского романа,

Отец Василий – домострой.

Она хотела романтизма:

Арман или хотя бы Поль,

А он – сторонник реализма —

Твердил: «Никитою изволь

Назад Вперед

Ярый Жан - страница 8

Похожие книги