– Я… не…
– О любимый, почему, почему… мои братья взяли меня у тех людей и отвезли в горы…
Аммар попятился, а женщина, пошатываясь, перешагнула через последнюю Печать и вошла в масджид.
– Что они с тобой сделали? – обреченно спросил он.
– Они забросали ее камнями в колодце, – отозвался холодный голос самийа.
В тот же миг в масджид стало светло как днем. Женщина подняла лицо, и Аммар увидел, что ее рот разбит и в нем не хватает зубов, череп проломлен надо лбом, руки и ноги перебиты, а покрывало заляпано кровью. Наиля пошла к нему, протягивая грязные руки.
Аммар уперся спиной в камень и понял, что это конец.
– Всевышний, – прошептал он, – я не достоин. Я не достоин ни прощения, ни власти, ни жизни. Я червь и прах. Возьми мою жизнь, Всевышний, но спаси мой народ. Спаси его ради тех, кто не заслужил смерти под мечами джунгар. Если найдутся в аш-Шарийа десять праведных, ради десяти праведных помилуй нас, милостивый, милосердный.
Лицо Наили приблизилось вплотную.
– Поцелуй меня, о любимый, – прошептали синие губы.
Петух заорал так, словно его хотели зарезать. Лицо женщины пошло волнами и лопнуло вспышкой.
Квохтанье куриц заглушил вопль нерегиля.
Аммара дернули за плечо и потянули куда-то в сторону и назад. Потом он увидел себя за каменным столом – свиток Договора разматывался вниз, буквы вязи расчерчивались тонкими линиями слепящего сияния. Строка за строкой, они загорались нездешним светом:
«Я клянусь служить халифам аш-Шарийа преданно и верно и, ежели понадобится, не щадя силы и жизни;
Я клянусь не причинять вреда халифу аш-Шарийа ни словом, ни делом, ни волшебством, ни оружием;
Я клянусь не вступать в сговор против аш-Шарийа и не держать руки врагов аш-Шарийа;
Я клянусь Престолом Всевышнего, что стану охранять Престол аш-Шарийа;
И пусть халиф аш-Шарийа не потребует от меня службы против моей чести и не сделает меня через свой приказ преступником перед заповедями Всевышнего;
И ежели нарушу я эту клятву, да покарает меня Судия, а ежели исполню, то пусть повелитель верующих наградит меня щедрой наградой».
Когда отзвучало последнее слово, Аммар понял, что клятву мерно зачитывал чей-то высокий металлический голос. Аураннец вышел из-за плеча и встал справа. По левую руку золотой статуей застыл лаонец.
– Запечатывайте, – снова зазвенел железом голос, и Аммар увидел, что это говорит аураннский маг.
Самийа хрипел и брыкался в чьих-то руках, но его подтащили ближе и прижали обе ладони к поверхности каменного стола. Из-под левой потекли струйки крови. Нерегиль пронзительно закричал и выгнулся.
– Левую руку, – приказал аураннец. – Приложите к Договору его руку силы.
Хрипы, крик. Темно-красные струйки потекли по пергаменту. Вдруг крики оборвались, нерегиль замолчал, слышалось только его трудное, загнанное дыхание.
– Я, Илве, свидетельствую заключение Договора с этим самийа.
– Я, Морврин-ап-Сеанах, свидетельствую заключение Договора с этим самийа.
Аураннец, а потом лаонец подали кому-то ладонь: лезвие кинжала оставляло красные полосы, те быстро набухали каплями. Приложив камни перстней к ранам, маги оставили кровавые оттиски на пергаменте по обе стороны от истекающей красным ладони нерегиля. Руку сумеречника намертво прижали к свитку, но, похоже, самийа уже не мог сопротивляться и лишь бессильно висел в руках у стражников.
– Теперь читай, – снова прозвенел голос мага.
Аммар выдохнул и четко произнес:
