Впрочем, Хуан в последние дни, мучаясь лихорадкой от незаживающей раны, оказался равнодушен и к мясному. Хотел его Козимо порадовать артишоками с соусом, замешанным на мяте с рутой, греческим фенхелем и кориандром для придания изысканного вкуса, добавив туда еще щепотку перца для возбуждения аппетита, несколько капель смирны для утоления боли, меда, чтобы смягчить остроту, и немного гарума, чтобы в финале оттенить вес букет пряностей и специй. Но и это блюдо, которое апостольский повар готовил с особым тщанием, как художник выписывает каждый штрих своей картины, осталось не оцененным герцогом Гандийским.
«Художник!» – неожиданно мелькнуло молнией в голове Зафира.
В апостольских апартаментах в ту пору вовсю шла работа. В Замок Святого Ангела пригласили мастеров для росписи стен и потолков. Готовила кухня и для них. Но ничего особенного. Кашу из полбы, лапшу. То, что ели обычно и другие работники. Правда, в отличие от живописцев, повара за день так успевали надышаться ароматами множеств других блюд, что были сыты уже одними запахами. Зато эта вечно голодная братия в перепачканных красками рубахах то и дело заглядывала жадными глазами в котелки, не осталась ли там еще чего съестного. Только главный у них, – Зафир не помнил его имени, – ел обычно торопливо, не замечая содержимого его миски, нередко забывая даже помолится перед трапезой. За еду он принимался быстрее, чем успевали закончить традиционное «Благослови, Господи Боже, нас и эти дары, которые по благости Твоей вкушать будем…». Только когда звучало в конце «Аминь», художник, будто опомнившись, быстро осенял себя знамением, тут же снова хватаясь за ложку, а потом, проглотив последние капли и крошки со своей тарелки, мчался назад в покои понтифика, где ждала его работа.
Вспомнил Зафир о художнике главным образом по тому, что тот затребовал однажды на кухне огромное количество яиц.
– Они ими рисуют, – пояснил один из поварят, подслушав разговор Козимо с художником, но мало разобравшись, что к чему.
– Что прямо яйцами? – с недоверием слушали его остальные, посмеиваясь про себя: так что же там за художество выйдет, если так рисовать?
Что творили художники в замке, на кухне, конечно, было неведомо, от того и порождало массу слухов и кривотолков. Втихаря и с оглядкой поговаривали даже о каких-то картинах, на которых, якобы, изображены чуть ли не все любовницы Родриго Борджиа, причем в самом непотребном виде.
«Яйца! Ну, конечно, яйца!»– осенило Зафира.
Тут Зафир вспомнил, какие омлеты он едал когда-то в Генуе! Куриные яйца не каждый день появлялись на столе в доме Отто и его жены. Выручали часто как средство от множества болезней, в которое безоговорочно верила Мафальда, перетирая желтки и белки с медом или оливковым маслом, настаивая их на травах, измельчая скорлупу до самого мелкого порошка. Все эти снадобья потом втирались в больные суставы и ушибы, намазывались на язвы и порезы, или принимались в качестве настойки во внутрь при кашле и грудной боли. Время от времени Мафальда баловала мужа и ораву ребятишек, готовя пышные, взбитые в пышную пену, омлеты. Яйца она считала еще и превосходным средством для восстановления сил после болезни. Особым почетом пользовались, конечно же, пасхальные яйца. Их тогда красили в разные цвета. Кошенилью, чтобы придать им красный цвет, травой зверобоя, чтобы сделать желтыми, березовый лист окрашивал в зеленый, бузина-в синий. Лекарство, как и лакомство это было не из дешевых. Отправляясь на рынок, Мафальда предусмотрительно выкладывала на дно корзины солому, чтобы потом, осмотрев со всех сторон каждое по отдельности пегое яичко, аккуратно уложить их одно за другим, словно вещицы из тончайшего стекла.
