. А звать Дуга за Реку было всё равно, что предложить ему кинуть яйцо в вентилятор. Он безусловно не был человеком костным, – в конце концов, попав сюда, он пережил достаточный культурологический шок: средний европеец обычно чувствовал себя в Стране, как марсианин на Юпитере… Удивительно и достойно всяческого восхищения, как легко Дуг принял все тутошние реалии, и вписался в них быстро и естественно, как пьяный в велосипедиста. И даже внес свою собственную лепту в создание новых традиций, и бытовых, и языковых. Не зря возникла и закрепилась в местной весёлой науке болтологии клятва: «Чтоб мне больше никогда не зависнуть у «Повешенного…»
Именно поэтому я была абсолютно уверена, что первый свой шаг за Реку он должен сделать сам. Как не крути, а Микада правильно сказал однажды, хоть и уверял нас, что шутит:
– Закон Дороги гласит: рано или поздно каждый оказывается перед вопросом, что будет, если кинуть яйцо в вентилятор…
Давным-давно вычитав это дурацкое яйцо в какой-то книжке, мы с Джой пустили его в обиход в значении «махнуть за красные флажки».
И вот же удивительная вещь: приятели из Департамента по охотоведению рассказывали, что с некоторых пор волки перестали бояться красных флажков. Волки периодически становятся проблемой в наших просторах, 80% которых – национальные заповедники, и регулировать численность хищников частенько приходится вручную. Так вот, роль красных флажков теперь исполняют магнитофонные и видеокассетные ленты, которых серые отчего-то в последнее время боятся больше смерти… Вот и гадай, у кого больше разума – у нас, или у братьев наших меньших.
Я настолько некоммуникабельный, что, начиная разговор, уже думаю, как буду избавляться от трупа.
Анекдот
В какой-то мере Дуговы недоумения можно было понять. Вот уже лет пять я живу в 64-х верстах от города, одна – рядом только собаки, ласковые, добрые, бестолковые, никому, кроме меня, ни за каким шутом ненужные.
Конечно, я стараюсь воспринимать одиночество как несомненный Божий дар, только подаренный навырост. Пусть пока не могу в должной мере оценить ни тишины, ни ясности никем не задуренной головы – но уж зато не приходится каяться ежедневно вечерним Правилом в осуждении ближнего, за неимением под рукой такового.
…А как необходима вдумчивая ясность седой головы, когда напоследок особенно остро переживаешь каждую минуту, каждый миг бытия, а они мелькают, как финальные титры киноленты, с последними метрами которой домотается на жёрнов Дороги и твоя собственная жизнь – и экран погаснет. Наверное, поэтому так близка и понятна е ело ду а, меня, как пьяный до радио?!нника не встретилда, осенняя тревожность облетающих лесов: листопад сорвал пожелтелые паруса крон, и дом представляется одиноким судном, заброшенным бурей к необитаемому острову, а подступающие к стенам ели кажутся вставшим на дыбы прибоем… Суета, спешка, недовольство, роптание и пустые хлопоты – все это осталось где-то там, за бурей, а здесь – прочные бревна сруба, темные потолочные балки, сухие букеты на полках, как память о далекой родине – лете.
Лете года, лете судьбы.
Сейчас шорох опадающей листвы сопровождает меня повсюду, и от него невозможно укрыться, как от звука прибоя на маленьком острове. Когда налетает ветер, шорох нарастает до тихого гула, а иногда в него вплетается шепот дождя, такой, с чуть металлическим резонансом, как будто кто-то перебирает и встряхивает ёлочную мишуру. В начале осени лист редел совсем незаметно – казалось, он не облетает, а просто множится, прибывает, потому что подрастал золотой слой на земле, а на кронах оставалось всё то же непроглядное солнечное сияние. Но к октябрям в кронах сияния стало заметно убывать, а снизу прибавляться – проснулись песочные часы осени.
