Зато приметная девушка, выстреливающая исторические факты пулемётной очередью привлекает внимание туристов не меньше, чем сами достопримечательности. Иностранцы провожают её с удивлением, забитые руки отлично просматриваются, местные внимательно вслушиваются, мужчины же любых наций просто с интересом смотрят ей в спину. На юркой полуголой заднице уже не осталось живого места, настолько её мысленно залапали. На месте Дани я бы всё же поднял вопрос о внешнем виде сестры. Не дело это.
— Первый канал Петербурга появился здесь, но его засыпали. Видишь, вот след остался: другое мощение плитки — на этом месте он и находился. Ты знал? — интересуются у меня, когда мы оказываемся на площади Монетного двора. Да, я знал. Но мне нравится, что она тоже знает.
На этой площади мы как раз и зависаем дольше всего. Тамара усаживается на одну из лавок и с головой уходит в зарисовку Петропавловского собора с вздымающимся шпилем и фигурой ангела в навершении. Скетчуб, видимо, всегда при ней. Сидит сгорбившись, укрывшись от посторонних каскадом чёрных волос и купленной в ближайшем ларьке кепкой с вышитыми буквами "St. Petersburg", так что я не могу видеть её лица, зато без проблем слежу за тем, как свистят в воздухе вынимающиеся из рюкзака жестом фокусника маркеры. Жух-жух-жух. Так лихо выходит, что залипаешь.
Следующий пункт назначения — Невские ворота и смотровая площадка, всегда забитая до отказа. Там протолкнуться почти невозможно, поэтому минуем тележку с горячей кукурузой и спускаемся на каменистый берег, где немного свободнее. С этого места полоса противоположного берега как на ладони. Вон и Дворцовая набережная, и стены Эрмитажа, и возвышающийся купол Исаакиевского.
Тамара танцует. Буквально. Скидывает кроссовки и кружится босиком возле кромки воды, ребячески окуная мысок в холодную Неву. Она нереальная. Не знаю... какая-то особенная. Из неё так и бьёт жизнь, а от её смеха заряжается воздух. Никогда прежде Питер не казался мне таким ярким, как сейчас.
— Ты посмотри, посмотри, — радостно подлетают ко мне, отодвигая сетку колготок на бедре и показывая оставшийся белый след на покрасневшей коже. За несколько часов кто-то успел не только загореть, но и сгореть. — Я теперь тетрадка в клеточку. Можно в крестики-нолики играть!
Сама над собой угорает, невероятная непосредственность. Юная, простая, живая, буквально сияющая. Наверное, это возраст, вот только я и в девятнадцать не был таким. И прежде не встречал ничего похожего. Однако должен держаться подальше. Так правильно и так лучше для всех, но...
Ничего не могу с собой поделать. Притягиваю Тому к себе и целую....
Если вам понравилась книга, поддержите автора, купив полную версию по ссылке ниже.
Продолжить чтение
