Йомсвикинг - страница 17

Стоя на пороге, я вдруг заметил какую-то фигуру во дворе. Месяц осветил плащ из волчьей шкуры.

– Подойди-ка, парень. – Он протянул ко мне руку.

Я заколебался. Этот человек пугал меня.

– Подойди поближе. Мне нужно сказать тебе кое-что.

Я с опаской подошел. Сейчас он больше всего походил на зверя или на оборотня из легенд. На плаще его был капюшон, выделанный из волчьей головы. Сейчас капюшон был накинут ему на голову, и, когда он стоял вот так, ссутулившись, мне казалось, что он вот-вот опустится на четыре лапы и убежит по снегу.

Я уже подошел на расстояние вытянутой руки, и вдруг он схватил меня за руку. Он упал на колени, крепко ухватил меня за кисти рук и уставился на ладони. Вдруг по его телу прошла волна дрожи, глаза закатились.

– Кровь двух королей… На твоих руках.

Ведун отпустил мои ладони, повалился на бок и остался неподвижно лежать на снегу.

Вдруг от дверей послышался возглас. То был Свейн, он вытащил меч и подбежал к нам.

– Раб! Что ты натворил?

Мне хотелось убежать, но я понимал, что, если убегу, они сочтут меня виновным. Вместо этого я попытался поднять ведуна, ухватив за плечи. Свейн уже был рядом. Он повалил меня в снег и приставил к горлу меч. Но ведун уже пришел в себя:

– Раб невиновен. Оставь его.

Свейн с неохотой отпустил меня. Он вернул меч в ножны и, поддерживая ведуна, повел его в палаты.

Много лет прошло, прежде чем я осмелился поведать кому-то о прорицании ведуна. Но сон о драконе я рассказал Хальвдану на следующее утро. Хальвдан баюкал в руках седую голову и бормотал, что херсир, должно быть, сошел с ума. Этот ведун – просто мерзавец, ему надо, чтобы ему дали приют и кормили всю зиму. А сейчас он просто подпевает Харальду Рыжему, вся эта чепуха о драконе – просто байки, которые любят слушать старые хёвдинги. Харальду Рыжему все равно суждено умереть от старости с пивной кружкой в руке, как и большинству хёвдингов.

Требование продать корабль также не воодушевило Хальвдана.

– Я строю корабль для своих сыновей, – бормотал он, плетясь к столу и наливая себе в кружку еще пива. – Когда они вернутся с западного пути, они возьмут с собой своего старого отца. Этот город… – Старик сделал большой глоток и опять рухнул на лежанку. – До следующей осени он, может, еще протянет… Но не больше.

Я спросил его, что мне передать хёвдингу.

– Пойди к нему и проси серебра. Скажи, что работа займет все мое время и что нам нужна плата вперед. Что-нибудь такое, во всяком случае. А потом ты вернешься и продолжишь тесать доски. Их надо просмолить. Корабль будет держаться на воде. Но Харальду Рыжему об этом знать не надо.

Все утро я набирался мужества вернуться в палаты хёвдинга. Он же мог приказать меня высечь или придумать чего похуже, разозлившись на такие наглые требования. Хальвдан лежал в доме и заходился в кашле, а вскоре я увидел, как по улице поднимаются Рагнар Двухбородый и его брат. Когда они заходили в дом, вид у них был мрачный. Я слышал, как они что-то пробормотали, а затем вышли. Рагнар кивнул мне на прощание, и они ушли. Вскоре я увидел, как они направляются куда-то на лошадях. Они проехали мимо свинарника, затем по тропинке вдоль границы поселения и исчезли в лесу. Больше я никогда их не видел.

В тот же день я явился к Харальду Рыжему и попросил дать нам серебра. Я стоял перед сидящим хёвдингом, уткнувшись взглядом в земляной пол. Мне пришлось повторить просьбу два раза, ведь я боялся повысить голос. Когда Харальд наконец понял, чего я хочу, он погладил борзую собаку у своих ног и осведомился: действительно ли Хальвдан настолько болен, что вновь прислал своего раба? А может, на старости лет его одолела трусость, раз он побоялся сам явиться и просить об оплате? Ведь раньше он никогда не стеснялся такого. От этих слов сыновья конунга усмехнулись, а Харальд Рыжий потребовал, чтобы я поднял глаза. Я повиновался. Старик снял серебряное кольцо и бросил к моим ногам. Затем он добавил, что даст и больше, если во дворе у Хальвдана Корабела будут звенеть топоры.