Йонтра - страница 11

Помню даже их теоретические построения и две научные школы, в которые эти построения очень логично укладывались. Первая была основана на предположении, что их мир совершенно ограничен тем льдом, который покрывал их океан, и что за этим льдом ничего уже нет. Вторая же, напротив, исходила из предположения, что за этим льдом все же еще что-то есть, и что их мир ограничен лишь их собственными скудными знаниями, причиной скудности которых и был все тот же лед. Первые называли себя «ледовиками», вторые – «водниками». И, как это часто и бывает в академической среде, одни терпеть не могли других и всячески старались убедить всех, подчас даже и ненаучными методами, что именно их точка зрения была единственно верной. Была там и своя промышленность. И механизмы, и машины всякие. Однако, по моим подсчетам, развитие всего этого хозяйства не могло позволить Руллам пробить толщу льда, покрывавшего их океан, и выбраться на свободу. Так они и обречены были прозябать в своем, хотя и вполне уютном, но таком ограниченном мирке, ничего не зная о мире внешнем.

Теперь же насчет астероида. Он, естественно, продолжал свое движение. С какой-то холодной неумолимостью и все так же медленно поворачиваясь, он несся к своей цели. К собственной гибели и гибели той, едва только начавшей осознанное развитие, разумной жизни. Прошел месяц. И это был месяц, который мне, наверное, никогда уже не забыть. Ощущение собственной беспомощности, полное равнодушие властей, горячечные метания от зеркала к компьютеру в надежде найти ошибку в расчетной траектории. Все было напрасно. Я только себя задергал, да и своих коллег также, которые, к их стыду, приняли тогда позицию стороннего наблюдателя и ничем мне в сущности не помогли. Мало того, некоторые из них даже стали избегать меня и отворачивались, когда я проползал рядом. А иные и вовсе начали надо мной посмеиваться: «Вот чудаковатый профессор, – говорили они, – вбил себе блажь в голову, головастиков спасать. На покой тебе пора, дедушка, на покой». Сказать не могу, как меня тогда злили эти их шуточки и перешептывания. Ну, – да ну их. Главное, впрочем и единственное, что мне тогда оставалось, это наблюдать. И надеяться, что проклятая глыба не принесет с собой все же фатальных разрушений.

Наконец наступил день катастрофы. И хотя это и могло показаться немного странным, но в тот день подводные жители вели себя отчего-то не совсем так, как обычно, словно бы предчувствуя, что что-то должно произойти. Они казались более молчаливыми, а их обычные веселость и игривость все куда-то незаметно исчезли. Музыка, почти всегда оживлявшая их сумеречный мир, была теперь уже не слышна. Лишь изредка какой-нибудь совсем уж беспечный Рулл включал какую-нибудь мелодию, но почти тут же ее выключал, и сам видимо, не слишком понимая почему. Даже растения подводного мира все тогда как-то сникли и обесцветились. Свечение же фосфоресцирующих водорослей практически и вовсе исчезло, отчего было лишь едва различимо в густых, совсем непроглядных сумерках. Ар, пол ара, десять ми и вот – удар!

Потрясенный до основания спутник весь сначала будто вздрогнул. Затем ударная волна, зародившаяся на темной стороне его, сотрясая лед и судя по трещинам и разломам издавая ужасающий треск, прокатилась по всей его поверхности. Осколки льда и растопленной от термического взрыва воды взметнулись в космос, рассыпаясь там мириадами разноцветных искр. Я же, хотя и находился в тот момент невероятно далеко оттуда, но также невольно поддался ощущению планетарной катастрофы, отчего и отпрянул от зеркала. Зрелище, представшее моему взору, было действительно страшным. Слепящий блеск воды, выброшенной вверх на десятки тысяч орр, растопленного льда и вместе с тем ужас подводных жителей, который я ощутил почти физически, буквально потрясли меня. И долго я еще наблюдал как завороженный за разразившейся перед моими глазами катастрофой. Однако, по прошествии примерно получаса, я стал замечать, что за осыпавшимися на поверхность спутника ледяными обломками и снежной пылью начали проступать черты почти и не изменившегося небесного тела. «Лед» был, конечно, потрясен, но далеко не разрушен. Лишь огромная сеть трещин паутиной разошлась по нему от места удара и покрывала теперь едва ли не половину всей его поверхности. На месте же столкновения зияла совершенно черная, округлая, очень глубокая дыра, постепенно заполнявшаяся подледной водой. Похоже было, что удар пришелся все же по касательной.