С тех пор и начались мои мытарства! – в кануны многочисленных совецких праздников и юбилеев (вы ведь помните о том, что в Стране Бесконечных Советов каждый год был Юбилейным Годом?) меня и ещё нескольких несчастных детишек снимали с уроков, и гнали – то во Дворец Пионеров, то в Областной Драматический Театр, то в Театр Музыкальной Комедии, который тогда ещё не носил имени Загурского – и там мы репетировали.
Что же означает это таинственное – «репетировали»? Сначала нам раздавали бумажки с обрывками неких рифмованных текстов, которые мы должны были заучить наизусть; затем, уже на этих репетициях, после того, как какая-то перезрелая девица с огромным бюстом радостно выкрикивала из-за правой кулисы: «Вас пришли приветствовать пионеры!», мы должны были в строгом порядке выходить из-за левой кулисы, выстраиваться по ранжиру возле трибуны, и «произносить слова» – те самые рифмованные обрывки текста, которые нам накануне велели заучить наизусть. Всё это повторялось по нескольку раз подряд, пока наши взрослые горе-режиссёры не добивались от нас, наконец, некоей синхронности. Затем делался небольшой, минут на пятнадцать-двадцать, перерыв – а потом репетиция, или, как её ещё называли, прогон, начиналась заново.
Безусловно, самым любимым нашим занятием было гонять по этажам театров во время этих небольших перерывов. Театр – заведение, загадочное само по себе, а в Иркутске оба самых главных театра – Драматический и Театр Музыкальной Комедии – в те годы были расположены в старинных, ещё дореволюционной постройки, зданиях, полных различных тёмных закоулков, каких-то переходов, лестниц, непонятных механизмов. Без ложной скромности могу сказать, что старый иркутский Драмтеатр я, семи-восьмилетний мальчишка, облазал сверху донизу: побывал везде, начиная с хрупких колосников, что расположены на высоте шестиэтажного дома, над сценой, и заканчивая угрюмым, напоминавшим темницу, подвалом под зрительным залом. Добавьте сюда ещё и тот факт, что в театрах был реквизит – всевозможные предметы, вроде рыцарских двуручных мечей, латных шлемов и алебард, которые ни за что было не встретить в нашей тогдашней повседневной жизни – и вы поймёте, насколько увлекательно для нас, мальчишек, было шмыгать туда-сюда в этом закулисье! А мебель!… Мебель, которая «играла» в спектаклях – она была ещё той, дооктябрьской: бывший директор Иркутского Драматического Театра, незабвенной памяти Иосиф Александрович Волин скупал старинную мебель у иркутян не одно десятилетие… Помню, когда я рассказал об этой чудесной старинной мебели дома, моя бабушка, печально вздохнув, сообщила, что её дядя, навсегда уезжая из Иркутска в Москву в 1958 году, продал в Драмтеатр всю свою обстановку… Для меня это было настоящим шоком: я не мог себе представить – как это?… продать такую мебель?… Прошло с тех пор уже почти сорок лет, но я и сейчас не понимаю этого.
Однако ж, вернёмся на наши репетиции. Боже, какой графоман-шизофреник, с какого похмелья, после каких ночных оргий писал спросонья те слова, которые мы должны были бодро выкрикивать со сцены своими детскими голосами?! Что курил он, садясь за перо? Какие такие вещества принимал вовнутрь?… Почему этот пиит не умер в детстве от полиомиелита или скарлатины, а?… «Боже! – вскричал однажды Константин Бальмонт на выступлении Владимира Маяковского перед студентами кулинарного техникума, –
