Юрей теу - страница 27

– Ой, а Монарха тоже заселять будем? – мгновенно позабыв о продолжении рекламной акции, по-детски восхитилась Аманда.

Петти, ощутив на своем лице бархатную нежность крыльев, блаженно улыбнулась и прошептала:

– Да, крошка прибыла со мной. Надеюсь, вы не будете возражать, если мы поживем с ней вместе в одном номере?

– Что вы, живите сколько вам угодно. У нас в Бэгли Монархов не обижают! – умиленно глядя на колыхающийся небесный цветок на плече Петти, легко согласилась Аманда.

– Спасибо вам за помощь, Аманда! – от души поблагодарила Петти хозяйку мотеля и протянула ей новую пятидолларовую купюру.

– Уберите, мисс Петти, я прошу вас, – протестующим жестом отвергла щедрые «чаевые» Аманда и мягко пожав ее руку чуть выше предплечья, направилась обратно к лестнице.

– Да, мисс Петти, прошу вас, не пропускать утренний завтрак. Ровно в 7-00 я готовлю отличный английский завтрак, – уже сходя вниз по лестнице, выдала Аманда запоздалый рекламный «slogan».

Подождав, когда стихнут грузные шаги услужливой хозяйки мотеля, Петти вставила ключ в замочную скважину и немного помешавшись, отворила дверь своего номера.

Войдя внутрь, Петти бросила на пол чемодан и, затворив спиной дверь, оценивающим взглядом «отсканировала» номер. В глубоких озерах ее глаз, словно в зеркале, отразилась гипперболически искривленная в вакууме пространства, клетка, украшенная строгой симметрией японского Востока. Центр этого импровизированного островка Японии венчал круглый стол, покрытый серой льняной скатертью, на котором скромно возвышалась бумажная ваза, заполненная искусственными белыми хризантемами и мелкими разноцветными камешками. Над центром стола низко свешивался японский тетин, прикрепленный к потолку тонкой бамбуковой спиралью. Его красный цилиндрический абажур породил у Петти дымчатую тень аллегории, связанную с куском зимнего солнца, выплывающего из студеного моря ранним утром и дающего своим светом надежду замерзающим в саду камней белым хризантемам.

Слева от стола над широкой двуспальной кроватью треть стены занимал рассыпавшийся полукругом голубой бумажный веер, испещренный черными пауками иероглифов и аскетичным черно-белыми образами суйбокуги. Справа, прямо напротив комода с вертикальной призмой зеркала, стену украшала большая картина, заключенная в бамбуковую желтую рамку. Она была выполнена в лучших традициях стиля укие-э и определенно обладала мощной харизмой, что сразу интуитивно уловило сверхчуткое сознание Петти Чарли. Обойдя гору Фудзияму, увенчанную спящими хризантемами и ткнув пальцем в овальный красный бок спящее зимнее солнце, Петти вплотную приблизилась к картине и с бьющимся от волнения сердцем, принялась жадно слизывать глазами застывшую магму восточной мистики.

Впаянный в клочок полотна сгусток души, сконцентрировался в изображении хрупкой японской девушки, облаченной в траурную мофуку, стянутую красным поясом оби и запахнутую на левую сторону. Ее белое восковое личико хранило отпечаток глубокой тоски и скорби, а маленький рот, похожий на небольшой цветок, надломился в немом плаче. Густо подведенные черной тушью глаза девушки были закрыты, а из их стреловидных уголков непрерывно струились две тонкие красные струйки слез. Сидя на низком деревянном мосту, она купала изящные голые ножки в реке, заполненной темной влагой. За спиной скорбящей девушки, в сполохах молочного тумана бродила полная луна, и ее унылый неподвижный взгляд отражался мерцающими искрами на крыльях, распластанной по фиолетовому небу белой бабочки. Бабочка почти, что сливалась с полотном и на первый взгляд являлась невзрачным фрагментом в сдержанной палитре красок, но в то же самое время, Петти показалось, что минует еще одно мгновение и белая бабочка выпорхнет из застывшего квадрата ночной меланхолии.