– И что ты ему скажешь? – я тяжело вздохнул – моя ведь была идея с Андрюхой. – Что мы назначили ему дату смерти?.. Он нас на хер пошлет!
– Да вы что, мужики?! – Кондрат вытаращил на нас глумливые свои глазки; Ален как-то уж слишком обреченно поникла головой. – Фигней занимаетесь! Это ж простое совпадение!
– Что совпадение?! – я пришел бешенство. – Смерть Вована и запись в его «некрологе»?!
– Отвечаю: это просто черный прикол, – Кондрат не сдавался, правда, от мерзкой улыбочки его и следа не осталось.
– Боже, Андрюшка, я же раз целовалась с ним! – запричитала было Ален, но я больно дернул ее за руку.
– Прикол, говоришь? А что ж тебя так колбасит? Зуб на зуб не попадает?
Кондрата и в самом деле трясло, как от простудной лихорадки.
– Надо выпить, – глухо предложил он.
– Надо, – согласно кивнул Палермо. – Сначала Андрюхе позвоню.
– И что ты ему скажешь?! – опять взвился я.
– Эрос, ты не прав, пусть позвонит, – заступилась Ален.
– Узнаю, как дела, – совершенно спокойно пояснил Палермо; видно было, что ему до одного места моя истерика. – Где здесь телефон?
– У менеджера, – Ален с торопливой готовностью кивнула в сторону входа в Склеп.
Палермо звонил, наверное, вечность. Мы жгли взглядами его чуть согбенную спину, торопили мысленно и вслух: «Палермо, что ты там тормозишь?!»
– Ну что? – с напускным равнодушием – слишком напускным – спросил я. Первым спросил.
– Нет его. Мать говорит, в Харьков уехал. Завтра рано утром возвращается.
– Ну и слава Богу! – с облегчением вздохнула Ален.
– Ты думаешь, он тебя слышит? – не удержавшись, ехидно заметил Кондрат.
– Не богохульствуй, понял! – вновь заводясь, рыкнул я.
– Достали вы меня, – отмахнулся Кондрат; затем нехорошо сузил зрачки. – Вижу, Эрос, ты уже успел забыть…
– О чем? – я не решался взглянуть ему в глаза – знал, что он сейчас скажет.
– Как же ты быстро отрекся от двух богов. От таких разных богов.
– Сволочь! – я схватил Кондрата за грудки, но уже в следующую секунду Палермо оказался между нами.
– Пойдем выпьем, – он хрипел, как испорченный телефон.
Мы изрядно набрались в тот вечер. По-моему, даже не заплатили за последнюю бутылку портвейна – вслед нам какой-то мудак выкинул из кафе сумку Ален. Сумка сплошь была в бордовых пятнах, от пятен мерзко несло сивухой… Ален стало дурно тут же рядом, на троллейбусной остановке. Ален так дико рвало, что бабки, в столь поздний час еще торговавшие семечками, не рискнули вякнуть в ее адрес. Кондрат, платком вытерев ей лицо, увез домой на такси. Сволочь, он так и не открыл тех дребаных наручников!
Палермо сильно шатало, мне мерещился в каждом встречном парне мертвый Проун. Маршрутки все не было.
– Что ты об… всем этом дум… думаешь? – едва ворочая языком, сказал Палермо.
– Говно, – просто ответил я, пьяным взглядом всматриваясь в ночную даль. Черт, кого я там хотел подогнать?
– Ик, и мне не нравится, – икнул Палермо и обреченно покачал головой. Ну точно китайский болванчик.
– Не знаешь, чего Андрюха в Харьков подался? – зачем-то спросил я.
– Мать его сказала, на Барабашовский рынок, за дубленками – себе и сестре. В августе дубленки самые дешевые.
– Все равно с деньгами поехал, – автоматически вывел я.
– Что значит, с деньгами? – Палермо уперся в меня хмельными очами. На моих глазах взор его неумолимо трезвел и гас, подобно всем звездам мира, что потухнут через четыре часа, на рассвете. Тогда – я вспомнил – приходит из Харькова поезд.
