Глинк бросил издали:
– Умрих, ты утопаешь в пояснениях.
– Разве не надо объяснить?
– Только короче, – сказал Глинк уверенно. – В двух-трех словах. А потом сразу главное, как обухом в лоб, пока зрители не разошлись. Дескать, Падшие Боги томились в своих подземельях и выйти оттуда не могли. Но к ним сверху пролились ручьи горячей человеческой крови, и древние боги, напившись вдоволь, сумели вырваться на свободу. Или вот-вот вырвутся, это решим по дороге. Теперь собирают силы, чтобы вернуть старые времена, когда правили миром, а людей не было вовсе. Для этого нас, людей, собираются уничтожить, а землю отдать тем грозным существам, от которых сейчас бегут крестьяне в города. Вы увидите сцены, что будет, если вы не дадите им отпор…
Железный Анр кивнул одобрительно.
– Вот-вот. Народ ужасы любит. Особенно те, кто живет в благополучных городах за крепкими стенами.
Жаркий закат охватил полнеба, бродячие артисты укладывались спать, только юная Инженю танцующей походкой приблизилась к Ютлану, в обеих руках фляжка, взгляд хитрый и загадочный.
Он насторожился, сердце почему-то застучало чаще. Она подумала, подождала, скажет ли что, однако Ютлан молчал, и она без спроса села рядом, прижавшись к нему плечом.
Ютлан ощутил, как в него через это прикосновение начало вливаться нечто горячее, будоражащее.
Она спросила щебечущим голоском:
– Хочешь попробовать?
Он покачал головой:
– Нет.
Она расхохоталась.
– Ты в самом деле совсем ребенок? Пей, это сладкое вино! Оно придает силы и укрепляет руки.
Он помотал головой, но она почти насильно сунула фляжку ему в руки.
– Да ты хоть попробуй!
Ютлан нехотя отхлебнул, вино показалось сладким и приятным, совсем не похожим на ту кислятину, что обычно пьют мужчины. Он сделал еще глоток, побольше, если она так настаивает, и вернул фляжку.
– Спасибо. В самом деле сладкое.
– Вот видишь, – сказала она победно, – а не верил!
– А ты почему не пьешь?
– Мне нельзя, – сказала она печально, – это вино только для мужчин. А женщины от него слабеют…
Она ласково коснулась его плеча, провела кончиками пальцев по груди, сердце вообще начало колотиться, движения ее были плавными, взгляд загадочный.
– Ты путешествуешь один… значит, чувствуешь в себе силу…
Ютлан раздвинул плечи и старался выглядеть старше и значительнее, а Умрих крикнул издали строго:
– Инженю, не совращай ребенка!
Она сказала громко, не отрывая взгляда от Ютлана:
– Он уже почти не ребенок!
– Все равно не порти, – велел Умрих. – И вообще, завтра вставать рано!
Она капризно надула губки.
– Хорошо, хорошо, иду…
Она мимолетно коснулась губами его щеки и упорхнула, легкая, как только что родившаяся бабочка. Ютлан чувствовал непонятное жжение на щеке, но боялся коснуться ладонью, чтобы не исчезло. И спать лег в непонятном томлении, однако сон пришел удивительно быстро.
Проснулся от странного ощущения, что удивительная девушка рядом, даже учуял ее частое дыхание, но больно уж хриплое, с трудом открыл глаза и увидел перед собой острую морду хорта. Тот перестал вылизывать ему лицо и отпрянул, всматриваясь все-таки с беспокойством.
Ютлан помотал головой, тяжелая, и как будто сон еще не выветрился, руки подгибаются, когда попробовал привстать. Под раскидистым деревом слегка дымится полупотухший костер, конь лежа спит в сторонке, вытянув вперед шею, и… дальше только степь во все стороны.
Он сцепил челюсти и, цепляясь за кору дуба, заставил себя встать. Ноги подрагивают от слабости, голова тяжелая, будто набита горячим чугуном. Судя по отпечаткам колес, бродячие артисты уехали совсем недавно. У подножия дуба, где он сбросил мешок с едой и вещами, пояс, плащ – чистое утоптанное место! Все исчезло, даже сапоги.
