– Ах, зачем я не мальчик! – самым искренним образом сожалела я в такие минуты.
Но на этот раз ссора была улажена. Есть более важный вопрос, который очень интересует моих «рыцарей», а именно: моя будущая гувернантка – страшная, сморщенная, как сморчок, точь-в-точь такая, какая была у рыжей Лили два года тому назад!..
– Я ее буду ненавидеть! – пылко и звонко выкрикивает Гриша.
– И я, и я тоже! – вторит ему сестра Леля.
– А я ее убью! – неожиданно выпаливает Копа.
– Из палки убьешь? – хохочет Вова и тотчас же добавляет, лукаво сощурив глаза: – А собственно, недурная идея пригласить к Лиде гувернантку… Она ее отшлифует.
– Что такое?
Вот так слово! Мы его слышим в первый раз. Леля даже рот раскрыла от удивления, и сама я преисполняюсь невольным уважением к Вовке, знающему такие великолепные, непонятные слова. Я даже обидеться не решаюсь, не зная наверное, хотел ли меня задеть своим словом Вова или нет.
– А по-моему, Лиде шлифовка не нужна! – звучит тихий, глубокий голос Коли Черского. – Она так лучше, как она есть, такая непосредственная.
Еще одно новое слово! И такое же непонятное… Нет, решительно они поумнели за лето, эти мальчишки! Меня одолевает самое жгучее любопытство, и так и подмывает спросить, что значат эти мудреные слова: «отшлифовать», «шлифовка», «непосредственная»… Но мне, принцессе, не следует выглядеть глупее своих «рыцарей». Нет, ни за что!
Минуту длится молчание. Наконец, Вова восклицает:
– И чего вы все носы повесили?.. Подумаешь, гувернантка, важность какая! Неужели ты, Лида, так глупа, что не сумеешь справиться с ней? Ты тогда не мальчик больше, а нюня, баба, девчонка…
Это уже дерзость и оскорбление. Моя всегдашняя мечта – быть настоящим мальчишкой, как Вова и Гриша. Я даже чуточку негодую на Колю за его «тихоньство»…
Я подскакиваю к Вове и… Бац! И маленький пажик, не ожидавший нападения, летит в траву, фуражка падает с его головы и откатывается далеко-далеко в сторону. Вова сконфужен.
– Ха-ха-ха-ха! Ловко! Так его! Ай да барышня воспитанная! Очень хорошо! – слышится где-то над нами веселый голос.
Мы с недоумением задираем кверху головы, так как голос идет откуда-то из ветвей развесистой ивы, склонившейся над самым берегом пруда.
Но в зелени никого и ничего не видно.
– Кто это? – недоумевая и переглядываясь, спрашиваем мы друг друга, сбившись в кучу, как маленькое стадо испуганных баранов.
– Это русалка! – прошептал в страхе Копа и спрятался за спину сестры.
– Русалок не бывает! – авторитетно заявил Гриша. – Какой ты глупый, Копа! Удивительно…
В просвет между ветвей выглянуло веснушчатое, загорелое и круглое, как яблоко, лицо девочки с зелеными, светлыми, даже слишком светлыми глазами, все окруженное зеленью ивы, как рамой.
– Анютка! – вскрикнули мы все хором.
Да, это была Анютка, отчаяннейшее существо, бич семьи Скоробогач, отъявленная проказница и шалунья. Ее считали не совсем нормальной, и нам, детям, было строго-настрого запрещено играть с ней. И мы тщательно избегали Анютки, хотя жгучее любопытство всегда влекло нас к ней, особенно меня, живую, впечатлительную девочку, вечно ищущую новых ощущений. Я знала, что Анютку нещадно наказывают за каждую провинность, но что она нимало не огорчается этим.
Ее иначе не называли, как «маленькой ведьмой». Ей было двенадцать лет, но казалась она крошечной, как восьмилетняя девчушка.
Едва ее загорелое веснушчатое лицо выглянуло из зелени ивы, как целый град мелких камешков полетел в нее: Копа и Гриша «бомбардировали» сестру. Вова не отставал от них. Анютка злилась. Она то высовывала нам язык, то корчила гримасы.
