Михаил Иванович проклял тот день, когда его отправили сюда расследовать это вязкое и гниющее дело. Более того, привыкший к питерскому комфорту собственной квартиры, за которую он вот-вот выплатил полностью всю ипотеку, Михаил Иванович недовольно посматривал в сторону местного начальства, даже не сумевшего обеспечить его временной служебной жилплощадью. Расходы по оплате номера в гостинице взяло на себя не самое богатое местное начальство. За одни лишь сутки пребывания здесь в голове у Михаила появился отвратный образ старого серого города, еще более неблагоприятного для в плане климата, чем Петербург. Вдобавок и дрянной номер в гостинице, и дрянной алкоголь, и даже люди, как думал Крылов, здесь тоже все сплошь дрянные.
Трещина шла по диагонали через все зеркало и искажало отражение лица. Бледная сухая кожа, гниющие желтые зубы, черные немытые волосы. Неаккуратная щетина хаотично перерастала в бороду. Сыщик мельком взглянул на свое отражение и равнодушно посмотрел ему в глаза. Перед ним предстала болезненная тень его самого, угасающий человек среднего возраста. Больше половины жизни прожито, остается лишь бесславная старость и небольшая служебная пенсия лет через пять-семь.
Надо умыться.
Мужчина включил холодную, чуть мутноватую от плохой фильтрации воду и пока ванна наполнялась, он пошел в основное помещение и остановился у открытого окна. Среди черного, моросящего мелким дождем неба, вдали образовывались огромные видимые клубы дыма. Какой-то завод неподалеку загрязнял и без того тяжелый пыльный воздух своими отходами. Будто наткнувшись на мысль об этом, Крылов кашлянул и потянулся за недопитой бутылкой водки.
Следователь еле переставлял уставшие за день ноги. Волочил он их к небольшому шкафчику на стене, где вместе с мелкими душевыми принадлежностями смирно лежала аптечка.
Пока градусник выполнял свою работу, Крылов сидел на полу у ванны и ждал. Она скоро наполнится. Так прошли самые длинные две минуты в его жизни. За это время он успел обдумать и возможность суицида путем вскрытия вен, и планы на будущее, которые в любом случае и в любых пропорциях рисковали не сбыться. Успел он также вернуться в свое далекое советское детство, когда он, маленький, бегал за бумажными корабликами, нежно плывущими по течению сильной, но небольшой речки, образовавшейся после дождя и исчезнувшей, как только появилось солнце.
Воспоминания о детстве, далеком о наивном, единственная неприкосновенная в его жизни вещь. Его очень жадно преследовал образ солнечного летнего дня, когда он в последний раз видел маму. День, когда она улыбнулась ему, поцеловала в щеку и сказала, что любит больше жизни. Здесь, сидя у почти заполнившейся ванны, он улыбался и отхлебывал от почти опустевшей бутылки. Ему тогда вот-вот исполнилось одиннадцать. Трава еще не покрылась чернотой, а небо не заполонили непроходимые тучи.
А дальше обрывистый туман. Память не оставила ему шансов, когда он попытался вспомнить, как же погибла мама, любимая мама. Он старался воспроизвести в голове затейливую сцену ее гибели. Он точно не помнил, какие последние слова так сильно врезались в память отца, но обошли стороной юного мальчика Мишу. Мальчик, все же, точно запомнил, что она погибла у них с папой на глазах, упав в четвертого этажа. Она еще двадцать минут находилась в сознании, папа Миши держал еще живую женщину за руку и плакал вместе с ней. А мальчик тогда стоял рядом и пребывал в тотальном состоянии шока, не в силах ни заплакать, ни даже пошевелиться.
