О ту пору среди размножившихся наследников Чингисхана началась грызня и усобица, как это ранее случилось на Руси среди без меры расплодившихся русско-варяжских князей. Между наследниками шла подковерная и открытая борьба за трон, и в этой мутной воде всплыл наверх усилившийся воевода Мамай. Он был инородцем в Орде, в его жилах не текла кровь Чингисхана, поэтому с точки зрения ордынцев никакой легитимностью он не обладал и сесть на ханский трон не мог. Но ему очень хотелось! Поэтому Мамай посадил на ордынский трон свою марионетку – Абдуллу, одного из наследников Чингисхана.
Мамай, играя подставной фигурой Абдуллы, чья несамостоятельность ни для кого не была секретом, объявил своим врагам войну. Ничего иного ему не оставалось: ханы Большой Орды притязаний Абдуллы (читай Мамая) не признали, и началась многолетняя гражданская война внутри великой империи. Узурпатору Мамаю пришлось воевать аж с девятью ханами Большой Орды. Военная удача была переменчивой; Мамаю удалось продвинуться до Волги, и он даже несколько раз брал ордынскую столицу – Сарай, но потом оставлял ее.
Понимая, что в империи его никогда не признают ханом, Мамай в поисках союзников обратил свой взор на запад, к родным христианам, и задружился с Европой – с Великим княжеством Литовским, Генуей, Венецианской республикой (имея в своем улусе Крым, где издавна были греческие и римские колонии, ему было нетрудно наладить торговые и политические связи с Апеннинским полуостровом).
За всей этой бучей внимательно смотрели из святой Руси соперничающие князья, каждому из которых хотелось урвать ярлык начальника Северного улуса и право собирать с русских дань для татар, чтобы часть потока, как водится, прилипала к ладоням.
На Москве о ту пору сидел князь Дмитрий – потомок Александра Невского. Он сел на московский трон будучи подростком, и потому Московской Русью правили совсем другие люди – бояре и опекун Дмитрия митрополит Алексий. Последний, как яркий представитель своего сословия, являлся твердым сторонником Золотой Орды. Он был лично дружен с ордынским ханом Джанибеком, а когда последний отправился пить кумыс в небесные степи и в Орде началась дележка наследства, перед митрополитом встала нелегкая задача – кого поддержать, кому продаться повыгоднее…
Решал именно он. Он и бояре. Потому что, по свидетельству современников, князь Дмитрий, которого наша официально-школьная история для младших и старших классов рисует решительным и отважным богатырем, был парнем робким, богобоязненным, стыдливым, к тому же весьма грузным, трусоватым да еще и весьма некрепкого здоровья (он отдал богу душу в 39 лет).
Поначалу Москва пыталась одной задницей усидеть на двух стульях, приняв ярлык на великое княжение и от Мамая, и от его главного соперника – хана Мюрида. Но подобного двойного крышевания ни одна банда не потерпит! Не потерпел и Мюрид. Кто такой Мамай? Самозванец, прикрывшийся отроком чингизовой крови! Огорченный донельзя такой неэтичностью со стороны Москвы, Мюрид взял и выдал тогда ярлык на великое княжение другому русскому князю – Дмитрию Суздальскому. Однако тот долго на великокняжеском престоле не просидел: Москва не собиралась отдавать свои привилегии. Московский Дмитрий явился во Владимирский край, где сидел его тезка с мюридовым ярлыком, и опустошил земли русские не хуже татарина.
Затем последовала серия жестоких войн между Москвой и Рязанью, Москвой и Тверью, Москвой и Великим княжеством Литовским. Параллельно в Орде шли свои разборки – до тех пор, пока там не усилился хан Синей Орды Тохтамыш, который решил положить конец распрям и наказать вконец оборзевшего самозванца Мамая.
