Они пошли к мини-куперу Анны.
В ресторане Александр наслаждался от души. В жизни ему ещё никогда так вкусно не было. Кувшинчик саке, выпитый за свободу, растёкся волной блаженства по телу. В один из моментов он вдруг испытал прилив тёплых чувств к Анне. Она была мила, привела накормить, всем видом выражала сочувствие, хотя оба избегали смотреть друг другу в глаза… Но потом вспомнил всё и сразу остыл.
– Послушай. Это я виновата, напилась, раскричалась, порезалась… – начала она тоном, который предполагал в дальнейшем слёзы.
Тут он обратил внимание, что повязки на руке Анны уже не было, лишь небольшой телесного оттенка пластырь.
– Но-но-но, перестань! Оба виноваты. И потом, я приобрёл полезнейший жизненный опыт, который непременно пригодится при написании какой-нибудь книги.
– Это было очень жутко, Саша?
– Да ну, Ань. Фигня. Не тюрьма, а пионерский лагерь. Чай не в России, – расхорохорился Александр. – Но я всё равно, как это говорится, больше не сяду. Ну его. Одноразовый прикол. А как ты? Какие планы?
Она опустила взгляд.
– Ты доешь сначала, потом поговорим.
Он отложил палочки.
– Я сыт. Слушаю тебя.
– Адвокат готовит сейчас бумаги для бракоразводного процесса…
Александр был готов к подобным разговорам, но в груди опять зашевелилась жаба.
– Не надо только лишних деталей. Ты знаешь, как я не люблю всю эту бухгалтерию. Я всё подпишу…
– Да ты послушай! Я рассказала Лозону о твоих мечтах стать литератором, он и предложил такой выход… – и Анна рассказала, как они разберутся со взятой в ипотеку квартирой.
Александр уходит из квартиры, а Анна живёт в ней и отдаёт банку ежемесячные платежи и за себя, и за него. Тем временем она продаёт квартиру, возвращает деньги банку и забирает вложенные на тот момент деньги за вычетом страховки и оплаты банковских услуг. Александр получает причитающуюся ему половину от первоначального взноса и идёт на все четыре стороны.
– Понятно, – произнёс Александр, с интересом разглядывая Анну. – В итоге я становлюсь бомжом.
– Брось, в Израиле тридцать процентов населения живут на схируте[29], – её лицо стало белым, губы сжаты, глаза прищурены. – Ничего страшного. Напишешь свою великую книгу, прославишься, разбогатеешь, купишь себе виллу в Кесарии.
Александр подумал немного.
– Почему я должен уходить? Лучше буду и дальше отдавать свою половину ежемесячных платежей по кредиту и жить там. Потом, когда продашь, возврат поделим, и все дела. А ты пока живи у своего Лозона.
Анна ещё сильнее побледнела, он знал, что это означало – очень разозлилась, и процедила:
– Я не могу уйти жить к Лозону. У него семья.
Невструев усмехнулся невольно. Он-то думал, она замуж выходит, а оказывается, как шлюха, за какие-то рабочие преференции и подарки… Однако высказывать этого не стал.
– Вот как…Ну так оставайся. Я не против. Буду в салоне жить, а ты в спальне. Если хочешь – наоборот…
– Да не хочу я с тобой жить!
– Я тоже не хочу, успокойся. Потерпим немного.
– Не хочу я ничего терпеть!
– В чём дело? Лозон хочет сэкономить на гостиницах и навещать тебя дома?
Она промолчала, подтверждая его правоту.
– Это как в плохом анекдоте каком-то… Зачем тебе этот старик?
– Не такой уж он старик, ему всего на шесть лет больше, чем тебе.
– Ты его хоть любишь?
– Не знаю. Он делает для меня такие вещи, которых никто никогда не делал. Для меня, как для женщины, это очень приятно, – вдруг Анна заглянула Александру прямо в глаза, и лицо её смягчилось и порозовело. – Но, если ты снова станешь доктором, может быть, я останусь с тобой.
