Филимон нахмурился, поднёс кулак к носу и почесал его. Это действо гостя привлекло хозяев дома.
– Угощенье не нравится, – подумала Клавдия Петровна.
– Это, что же такое? На сговор пришёл, а нос воротит, – мысленно возмущался Панкрат Семёнович.
Неожиданно для всех Филимон громко чихнул и сконфузился.
– Солнце, понимаете ли… глаза щекочет, – опустив на колени взгляд, тихо проговорил гость и тотчас услышал смех хозяина и его весёлый голос.
– А я-то думаю, что это наш гость хмурной сидит. Дочь мою сговаривать за себя пришёл, а лицом хмур. А оно вот оказывается что. Ну, насмешил, Филимон Васильевич! Ну, учудил, так учудил!
– А, что, Панкрат, думали о нём, Филимоне-то, как о муже дочки нашей, вот Чихнила и подтвердила, – проговорила хозяйка.
– Мама, ну, чего ты прям, – ещё сильнее залившись румянцем, проговорила Серафима.
– А я, чего, доченька, я правду говорю. Думали мы о нём, Филимоне-то, как раз перед его приходом.
– Ну, мама! – вновь возмутилась девушка.
– Да, ты, дочка, не смущайся. Али не хочешь за Филимона? – проговорил Панкрат Семёнович.
– Ну, папенька, вы совсем, прям, уже! – стыдливо уткнув лицо в ладони, укорила дочь отца. – Люб мне Филимон, только о нём всё время и думаю.
– Вот и ладно, вот и сговорились, а сейчас, соседушки, поднимем бокалы и закрепим наш сговор вином сладким, чтобы, когда время придёт, любовь наших детей ещё крепче стала.
– Добрая из них семья получится, крепкая, гости дорогие! Я не супротив свадьбы их, как сказал муж мой Панкрат, как годы детей наших поспеют, конечно, – подтвердила сговор Клавдия Петровна.
А солнце, заглядывая в лица людей, щекотало их глаза, которые вскоре будут в слезах. По стране шла война, но о ней, в далёкой алтайской таёжной деревне пока ещё никто не знал.
Поблагодарив за стол, Феодосия Макаровна посмотрела на Серафиму, глубоко вздохнула, вероятно, вспомнила свою молодость и поклонилась хозяевам дома.
– Спасибо, Панкрат Семёнович! Спасибо и тебе, Клавдия Петровна, за стол добрый и слова хорошие. К осени сорок четвёртого свадьбу и справим. Сынок к тому году в городе Бийске хозяйством обзаведётся, будет, куда молодую хозяйку привести.
– Да и мы, чай, не бедные, есть, что за дочерью дать, – ответил Панкрат Семёнович.
Вот и славно! Дай бог здоровья вам и деткам нашим, соседи дорогие! – ещё раз поклонившись, проговорила Феодосия Макаровна и вышла с Филимоном из светлого, чистого душой дома Хоробрых.
– Вот ведь как оно бывает. Только проговорили и вот они. Славно, славно всё вышло! – подумала Клавдия Петровна.
А Серафима, не слыша ни мать, ни отца кружила по горнице, и лицо её светилось огромным, весь мир закрывающим счастьем. В руках её была алая лента, – подарок милого Филимона.
К вечерним посиделкам вокруг костра у озера Серафима пришла с лентой в косе. Девушки, увидев ленту вплетённой от самого основания косы, знак того, что у подруги появился жених, тотчас обступили её и стали наперебой спрашивать, за кого сговорена, хотя и без этих вопросов прекрасно знали, что за Филимона.
– Неспроста же хаживала в дом Берзиных и подолгу играла с Марьей и Настёной, и вела разговоры с Феодосией Макаровной о сыне её Филимоне, – подмигивая друг другу, мысленно говорили её подруги.
*****
О газетах и письмах изредка завозимых в таёжное село из района жителями деревни и дедом Пантелеймоном Кузьмичом Кузьминым, – моментально узнавала вся деревня.
