За тридевятью морями - страница 2

Прохоров смеется, над ним снова нависает стюардесса с подносом, укоризненно на него смотрит, подносит палец к губам, указывает глазами на спящих соседей. Прохоров понимающе кивает, ставит на поднос пустые стаканчики. Когда стюардесса удаляется, он наклоняется ближе к Владимиру.

– Я по-кубински уже много понимаю. Во всяком случае, уже практические занятия могу вести с кубинцами один. Без переводчика иногда управляюсь. Ведь на всех специалистов переводчиков не хватит. На Кубе сто переводчиков, а все равно на всех не хватает.

Владимир улыбается, смотрит в иллюминатор на проплывающие внизу облака, что-то там замечает, поворачивается к Прохорову, но тот уже дремлет. Владимир снова смотрит в иллюминатор и не может сдержать улыбку…

Владимир вспоминает, как его собирали его на Кубу. Громче и шустрее всех была, конечно, его дорогая сестричка, юркая восьмиклассница Юля.

– Посмотрите-ка на эту «смерть носильщикам» или «мечту оккупанта».

Юля тащит чемодан. Владимир смотрит на сестру осуждающе. И грозит ей пальцем. К ней на помощь спешит мама Владимира, Мария Александровна.

– Ставь сюда. На диван.

Мама открывает чемодан, начинает складывать в него под белье буханку бородинского хлеба, батоны копченой колбасы, банки с тушенкой, обернутые в целлофан. Отец кладет в него пакет с семечками и банку «Бычки в томатном соусе».

– Папа, – хочет удержат отца сын, – все это отберут таможенники, а семечки – в первую очередь.

– Ничего-ничего, мама продолжает втискивать в чемодан консервы, – Не отберут. Это на первое время. Ты же их любишь.

Владимир обреченно вздыхает и затягивает лямки чемодана.

Брат и сестра беседуют наедине в комнате Юли.

– Мне Муза нее звонила?

– За час до твоего прихода.

– Да ты! Ты бьешься, бьешься как рыба об лед, а она тебя элементарно игнорировала. И вдруг в ней к тебе такая пышная любовь пробудилась.

– Заткнись! Много ты понимаешь! Приеду в отпуск и на ней женюсь. Тебя не спрошу. Я сам знаю, любят меня или нет.

– Сам ты ничегошеньки не понимаешь. Не мыслишь и не видишь. Крутит она тобой. А ты дурак. У тебя просто больное самолюбие. Хочешь добиться благосклонности, а она от тебя просто деньги хочет получить, на сертификаты желтополосые тебя разводит. А любовью здесь и не пахнет. Ты просто пентюх, братец, лопух и простофиля. Да ты и сам ее не любишь. Так, привык. Так не любят!

– Как – нибудь без тебя во всем разберемся! Ладно, сестричка?

– Разбирайся, разбирайся. Да только поздно будет! Я с тобой, Вовка, своим чутьем, своей интуицией делюсь. Я просто всеми фибрами своей души чую…. А ты…

– Слушай, Юлька, прекрати. Я и так весь на нервах с этим отъездом, да еще ты тут ноешь, ноешь. Отстань!

– Потом пожалеешь! Еще как пожалеешь, что опытную женщину не послушал.

– Ну, ты, опытная женщина. Я от тебя уже устал. Отвали! Все зудишь, зудишь….

– Все! Да кому ты нужен, чтобы зудеть тебе. Собирайся! Тебе же добра желают. Как-никак я тебе не чужой человек, а сестра. Кровинушка твоя родненькая! Не буду тебе мешать! Звони своей ненаглядной Музочке – Пузочке!

Юля в расстройстве чувств выбегает из комнаты и хлопает за собой дверью. Владимир подсаживается на кресло к телефону.

Самолет «Ту-114» с треском выпускает шасси. Владимир в иллюминатор созерцает открывшийся ему внизу дивный пейзаж: зеленые луга, большие озера и маленькие прудики, белые длинные пальмы, изгороди, деревянные домики и потом большие дома Гаваны. Самолет идет на снижение.