– Что, Забава?.. Что?..
– Варюша… – шепчу, а сама плачу, выплакаться не могу.
Доктор сумку свою схватил, меня за руку и, как был – простоволосый, без шубы, – на улицу. Я едва не задохнулась от слез и от бега.
В избу я следом за Доктором забежала, а он на пороге остановился да как зарычит, словно зверь раненный.
Выглянула я из-за его спины: лежит моя Варюшка мертвая. Платье порвано, живот порван, и, все в крови, копошится на ней чудище… Тут темно стало…
Солнце прямо в лицо било. Открыла глаза – за окошком зеленая ветка колыхается. Через открытую дверь пахло прохладой и парным молоком. Слышно было, как замычала корова, взвизгнул поросенок.
– Ну, слава Богу!.. – раздался женский вздох.
Рядом стояли крестная и Доктор. Крестная смахнула слезу:
– Спасибо, что выходили сиротку. Забава, благодари Доктора, он тебя, поди, на руках с того света вынес.
Я посмотрела на своего спасителя. Он глядел на меня так, точно хотел в душу влезть. Отвернулся.
– Варюшка где?.. – я едва свой голос расслышала.
– Варечка? – крестная громко всхлипнула, поднося платок к глазам. – Уж сорок дней помянули.
Я хотела спросить о том чудище, и Доктор, должно быть догадался.
– Пойду я. Выздоравливай, Забава.
Крестная засуетилась:
– Господин хороший, мы люди небогатые… Коли можно, не деньгами, а поросеночком… Или три курочки-несушки… – поспешно поправилась крестная, решив, что за жизнь сироты поросенок – жирновато.
– Уж лучше черного петуха. Какой он в вас бойкий, – ответил Доктор.
– Петуха? – растерялась крестная, но тут же затарахтера, чтобы Доктор передумать не успел. – Он задиристый да голосистый. Голосистей всех деревенских!.. – и выбежала ловить плату.
– Доктор…
Он присел ко мне на постель, улыбнулся одними губами.
– Доктор, а чудище где?
– Какое чудище?
– То, что Варю убило.
– Ты о ребеночке?
– Да ведь не было никакого ребеночка! Варя вся порванная лежала, а оно в животе шевелилось!
Я едва не закричала, когда Доктор ко мне наклонился подушку поправить.
– Когда мы вошли, никто уже не шевелился. И Варюша умерла, и младенец. Она его перед смертью на себя положила. Ты мельком глянула, вот и померещилось. Только знаешь что, Забавушка, у вас тут с этим, – он как-то развел руками, – строго, если ребенок без мужа. Я его сам похоронил, а всем сказал, что Варю в лесу волки застигли. И она, едва домой дошла, как умерла. Варе уже не поможешь, а тебе – зачем пересуды?
– Спасибо… – я смотрела на Доктора во все глаза, пытаясь понять, зачем он меня обманывает?
Тут вошла крестная с петухом. Доктор сунул его подмышку и вышел. Я села, провожая его взглядом в окно.
– Ах, какой петух… – всхлипнув, погоревала крестная. – Жар-птица, а не петух!
Но долго ей убиваться не пришлось – Доктор вышел за ворота и забросил «жар-птицу» назад во двор.
С того дня пошла я на поправку. Жить перебралась к себе в избушку. Работы навалилось много: и в поле, и по хозяйству – так что горевать времени не было. Да и в последние годы я очень мало видела Варюшку живой и того меньше – мертвой. По привычке зажигала перед окном свечечку, и чудилось мне, что жду я сестрицу. Откроется дверь, и войдет она живая, радостная, в шубе и желтом платье с оборками… Только без чудища в животе.
Так незаметно год прошел.
Ночью было снежно. Первый раз в году снег пошел и сразу метельный. С вечера земля была, точно кожа обветренная – черная да потресаканная, а к утру все изменилось. Раскинулась белая искристая равнина, по которой уже успели наследить ранние хозяйки да бездомные псы.
