– Тар Риол[1], Вы теперь верховный, если какие-то решения не устроят меня как хранительницу, а не как обычную стерху, я сообщу вам, а пока ваши решения – закон для всех и для меня в том числе.
Склонив перед ним голову, заметила, что остальные мужчины и сам новоиспеченный тар выдохнули с облегчением. Меня немного покоробил тот факт, что они даже на миг могли подумать о моем желании взять всю власть в свои руки и именно сейчас. Я молода, но не глупа. Риол заметил горечь в моих глазах и грустно улыбнулся в попытке ободрить меня хоть немного.
Резко повернувшись к стерхам, Риол начал отдавать четкие, уверенные указания. Требовалось найти подходящее место для упокоения слишком большого количества умерших, перераспределить народ по повозкам и как можно быстрее уносить ноги в Рассван.
Многие женщины хотели остаться на поминальную песню, но Риол приказал отправить детей и почти всех женщин дальше – задерживаться смерти подобно. Как только с повозок собрали мертвых, караван двинулся дальше в путь под надежной охраной половины мужчин. Оставшиеся начали свое скорбное дело, в том числе и я.
Место проведения обряда нашли практически сразу – большую промоину, куда мужчины начали сносить тела погибших женщин. Их было слишком много, так много, что приходилось складывать их друг на друга. У многих от скорби и боли лились слезы и тряслись руки, закаленные охотники, прожившие не один век на этой земле, падали на колени и выли от безысходности и огромной потери, от того, что мы сейчас должны, а главное, обязаны сделать. Нет отдельных могил – одна общая на всех и множество тел наших потрясающих женщин. Так не должно было случиться, но это наша сегодняшняя действительность и с ней нужно смириться, чтобы выжить. Чтобы могли жить другие стерхи, те, которые придут после нас.
Несколько женщин магией выращивали цветы и клали их между телами. Я помогала и забирала боль у тех, кто уже не мог без меня с ней справиться. Она мне еще пригодится, если я смогу удержать ее и не сойти с ума. Но это мой долг и моя обязанность!
Когда были уложены все, кто больше не сможет покинуть этот лес, и на покрывало из листьев было уложено тело моей матери, я сама накрыла его осенними цветами, фиолетовыми с черными прожилками, ставшими символом моей скорби.
Все отошли от края, и лес огласился тоскливой поминальной песнью: Тирьяна, подняв голову к звездам, отдавала им свою боль. К ней присоединялись все новые и новые голоса. Казалось, даже птицы и звери поддерживали нас в скорби. Я стояла на краю ямы и собирала силы для обряда. Горевшее в груди пламя добралось до кончиков пальцев и, наконец, вырвалось с глухим ревом – накинулось на ушедших за грань. Как только последнее тело стало пеплом, земля сама начала погребение. И когда закрылась последняя трещина, я выплеснула всю накопленную боль. Теперь это место никто не сможет осквернить своим присутствием, слишком много боли разлито вокруг, каждый прочувствует ее на себе.
К концу ритуала мой резерв истощился, я обессиленно упала на колени с последним словом поминальной песни, резко оборванной с восходом солнца. Меня подхватил Риол и, подняв на руки, направился к лошадям, привязанным поодаль. Они нервно прядали ушами, косили глазами, фыркали. Им тоже страшно. Усадив меня на лошадь, Риол печально посмотрел и, тронув мою косу, прошептал:
– Прости маленькая, мне жаль, что на тебя свалилось слишком много. Никто не ждал беды, хотя твоя мать предупреждала совет. Я клянусь тебе, Хранительница, что впредь твои слова всегда будут услышаны и никогда не останутся без внимания.
