— Привет, — хмыкает он. — Выходи давай. Тут один сортир на всех вообще-то.
Сейчас он совсем не кажется таким жутким, да и взгляд у него спокойный, не липкий. И я вдруг думаю о том, может ли он мне помочь.
Почему именно он? Возможно, потому, что он выглядит таким нормальным в этой отглаженной рубашке, а возможно, потому, что Грин назвал его бухгалтером. Бухгалтер — это же не убийца, правда? И не насильник. Это мирная интеллигентная профессия.
Он, конечно, хотел меня… Но, может, это наоборот сейчас поможет?
Я замечаю в кармане у него мобильный телефон и осторожно улыбаюсь.
— Извините, а вы не могли бы дать мне позвонить? Я просто маме скажу, что со мной все в порядке, а то она волнуется, — я очень пытаюсь сделать голос тверже и увереннее, но он дрожит и не слушается меня. Сердце колотится где-то в горле и мешает нормально дышать. — Пожалуйста.
Взгляд у Соника моментально меняется. Сначала становится настороженным, а потом словно затягивается маслянистой пленкой.
— Позвонить, значит, — тянет он с ухмылкой.
— Или сообщение отправить, — хлопаю я ресницами. И снова улыбаюсь.
— Ну, допустим, дам я тебе мобилу. А ты мне что?
— Что? — глупо переспрашиваю я.
Он раздраженно вздыхает, его симпатичное лицо неприятно кривится.
— Дуру не строй из себя. Хочешь мамочке позвонить, сначала ртом на хуе поработай. Отсосешь мне по-быстрому, тогда дам.
Слова доходят до меня с опозданием, и я вздрагиваю, будто от пощечины. Так униженно и беспомощно я себя в жизни не ощущала.
— Тогда не надо, спасибо, — выпаливаю я и хочу протиснуться мимо Соника в коридор, но он не дает. Толкает меня и перегораживает собой дверной проем.
— Поздно. Считай, что договорились уже.
— Но я не могу, — шепчу я еле слышно. В виске начинает бешено стучать, а во рту появляется металлический привкус. — Понимаете! Не могу… не могу!
— Хули тут мочь. На колени встала, рот открыла и вперед. Давай, не ломайся.
Он хватает меня за плечо и резко, с силой толкает вниз, и я падаю и ударяюсь коленкой об кафель. Это та самая коленка, которую я уже ушибла до этого об дверь, поэтому боль такая, что у меня темнеет перед глазами и слезы брызгают сами собой.
Но я все равно отползаю так далеко, как только могу, и зачем-то выставляю перед собой руки. Как будто это чем-то поможет.
— Лекс, — отчаянно шепчу я, боясь поднять взгляд на Соника. — Лекс…
Он же обещал, что меня никто не тронет!
— То, о чем Лекс не узнает, его не расстроит, — хмыкает Соник. — Давай быстрее, пока он там трындит на улице по телефону. — И тянется пальцами к ширинке.
Меня едва не выворачивает.
Закричать? Я могу закричать?
Я пытаюсь. Искренне пытаюсь. Но голос меня не слушается. Все тело как будто одеревенело, и даже слезы не текут.
— Ярослава! — вдруг громом прокатывается по коридору рык Лекса. А вслед за ним слышны тяжелые быстрые шаги. — Где она, блядь?
Соник вздрагивает, злобно зыркает на меня, но тут же оборачивается:
— О, Лекс! А я тут…
Договорить он не успевает, потому что врезается в противоположную стену спиной. Лекс его отшвыривает, как котенка.
— Ты охуел? — вопит Соник.
— А это еще вопрос, кто тут охуел. Что здесь, блядь, происходит?
Лекс тяжелым, совершенно жутким взглядом смотрит сначала на Соника, а потом на меня, а я вдруг осознаю, что все еще сижу на полу.
— Ничего, — бормочу я испуганно. — Просто он…
— Да я отлить пошел, — тяжело дыша, говорит Соник. Он морщится и потирает затылок. — А тут эта шлюшка. Давай, говорит, я тебе прямо тут отсосу, а ты меня за это отпустишь. Решила, наверное, что я из вас, троглодитов, самый добренький.
