- «Доктор Хаус»?
Роб открывает одну из коробок, втягивает носом воздух – и морщиться, потому что там оказываются ананасы.
- Врубай.
Мы устраиваемся поперек на моей кровати перед ноутбуком, и опять дурацкое напряжение. Три серии – и по мере съедения пиццы мне все больше кажется, что Роб не решится.
Зачем ему это? Открывать семейные истории перед посторонней девчонкой…
- Будем смотреть четвертую? – тянусь к ноуту, ставя на паузу титры.
Поворачиваюсь к мужчине, в полумраке комнаты наблюдающего за мной. Краем сознания понимаю, что свитер опять задрался, и взгляд Роба нехорошо потемнел – но на удивление, мужчина говорит совсем о другом.
- Когда мне было три, погиб мой брат. Он был инвалид, и врачи не пророчили прожить ему дольше шести лет. Так и случилось. Отец после этого, устав или почуяв наконец свободу от обязательств и ответственности, свинтил в неизвестном направлении. А мама схватилась за спиртное – и на этом мое более-менее благополучное детство можно считать законченным.
Вот так. Просто и снова без эмоций он вываливает на меня все так, что я не успеваю подготовиться. Просто сажусь, растерянно глядя на него – и одними губами произношу:
- Мне жаль.
Роб кивает – так, будто и ему жаль того мальчика, оставшегося в раннем возрасте без единого адекватного взрослого.
Я сглатываю, облизываю пересохшие губы – и говорю то, что вспыхивает в уставшей голове:
- Ее… Можно понять.
Роб морщиться, словно это вызывает у него сильнейшую зубную боль. Простая фраза – но я вижу, как его скулы белеют, и взгляд становится еще более острым, колючим.
- Я долго сочувствовал ей. Пытался помочь – как умел и мог в каждый из годов нашей жизни. Но когда ты трясущийся и голодный едешь в скорой, молясь, чтобы в этот раз твою мать откачали, и просишь доктора не звонить в опеку, чтоб тебя не забрали в детдом, капля за каплей жалость перетекает в обреченность. А потом ты пытаешься выгнать ее дружков-собутыльников из вашей квартиры – и получаешь леща за то, что «так говоришь со старшими». И тоже уже меньше сочувствуешь, когда родная мать не встает на твою защиту, а лишь считает мелочь на очередную порцию алкоголя. Ты воруешь деньги, когда после выплаты по безработице она напивается и отрубается – и этого хватает, чтоб не умереть с голоду, когда она в очередной раз запьет. Не постоянно – неделя через три, или две через две. Зависит… Да хрен знает, от чего, на самом деле. Я просто жил в круговороте страха, зная, что в любой день придя со школы могу обнаружить маман в луже блевоты, и пытаться нащупать пульс, чтоб понять – спит или уже…
Он качает подбородком, а я тихо тянусь к нему, желая обнять. Роб качает головой, скрещивая на груди руки, словно мне нельзя сейчас прикасаться к нему.
- Ты не пробовал показать ее психологам? – я действительно не знаю, что говорить, - у нее же проблемы, она не справляется сама…
Лучше бы молчала. Потому что после этого Роба словно подменяют – и он вскакивает с кровати, с издевкой смотря на меня.
- Одно и то же, блять. С детства – у нее проблемы, помоги, покажи, заплати, позаботься. Ты не поймешь, какого ей. А кто-нибудь, черт возьми, понимал, какого ребенку, на которого ей всю жизнь было насрать?! А?!
- Я не…
- Знаю. Ты не хотела, не знаешь и не понимаешь. Это нормально, ты с детства живешь в других условиях. Но не надо раздавать советы там, где ты ничего не шаришь, ясно?!
