Звонок прозвенел, и тут же мои желания слегка подразбились: Чивер попросила всех удалиться, потому как ей захотелось остаться с Костей наедине для дальнейшей беседы. Интересно, что она так и сказала: «только наедине», – очевидно, подчеркивая этим важность предстоящего разговора.
Естественно, у двери в класс сразу же столпилось большое число человек. Помимо меня, здесь остались Саня, Леша, Люба, Миша, Арман, Даша, Женя, Вика, Карина… Даже Дима Ветров не спешил уходить.
По счастью, ждать пришлось недолго. Уже через две минуты Костя вышел из класса, и мы сразу облепили его и стали задавать вопросы. Так как людей поблизости и без нас было немало, то начался традиционный для таких случаев базар-вокзал: каждый хотел что-то спросить, выпытать, оценить и понять. Это известная схема. Но я вполне одобряю ее, ибо запросто могу представить, как сильно Компания нуждалась в диалоге с Костей Тагановым.
О том, нуждался ли в нем Костя, я даже думать не хотел, – просто потому, что считал ответ на этот вопрос очевидным. Я знал, что сейчас он все расскажет и все объяснит, но сперва нужно дать ему, собственно говоря, высказаться, потому что вопросы с самого начала посыпались как из рога изобилия, и Костя вполне мог почувствовать себя растерзанным на части:
– Где пропадал?
– Чем ты болел?
– Почему не звонил?
– Ну, как самочувствие?
– Как провел каникулы?
– Много выпил?
Эти и другие вопросы градом обрушились на Костю.
Сначала он молчал. И я подумал, что Костя просто не знает, на какой вопрос ему следует сперва ответить. Затем молчание явно затянулось. Мы начали теребить Костю, просить его объяснить хоть что-то. Но он по-прежнему ничего не произносил и, пока мы вертелись около него, медленно зашагал по центральной рекреации второго этажа и – далее – по центральному коридору. По всей видимости, он направлялся в столовую, так как следующим уроком у нас значилась алгебра, но она никогда не проходила на первом этаже, – других же вариантов мы не рассматривали.
Костя, надо заметить, очень хорошо видел, что мы все плетемся за ним, и вдобавок что-то спрашиваем, и ожидаем ответа, – и, конечно, время для него уже давно настало – наверняка сам Таганов это понимал. Действительно, нельзя же всю перемену молча передвигаться по рекреациям, – а то ведь окружение, пожалуй, еще и подумает, что тут происходит что-то странное. Возможно, в его голову тоже пришла эта мысль, возможно – нет, но, наконец, Костя повернулся к нам всем лицом.
Мне интересно вспомнить, что оно тогда выражало. Конечно, здесь была уверенность, всегда, впрочем, свойственная Таганову, присутствовало прежнее спокойствие. Но примечательно то, что в этот раз взгляд Таганова содержал в себе еще одну новую, прежде не виданную, но в данные секунды иногда заметную черту. Ее нельзя назвать растерянностью или смятением, равно как и нельзя объяснить этими состояниями, но можно описать термином неопределенности и даже некой отчужденности. Я догадываюсь, что Читателю может быть непонятно, как Таганов мог выражать взглядом эти и названные выше состояния одновременно, однако последние проявлялись с определенной периодичностью, и возможно, что сам Костя не догадывался, как по-новому блистал его взгляд.
Итак, Костя быстро осмотрел всех нас и, усмехнувшись, сказал:
– Вы специально собрались?
Мы ответили утвердительно.
– Зачем? – спросил он.
Тут же раздались вопросы типа:
