– Фройляйн Аврора, напомните нам, почему Третья Мировая вошла в историю как Двухчасовая война? А то, я смотрю, вы совсем заскучали.
Оживляюсь, выпрямляюсь на стуле и сцепляю руки перед собой, чтобы прикрыть листок с гомоку.
– В конце двадцать первого века Столетняя холодная война между Россией и США привела к накалу напряжённого противостояния. До сих пор не ясно, кто первым нажал «красную кнопку», но теперь это уже не важно. Выпущенные с обеих сторон ракеты не достигли целей – и те, и другие были сбиты. Но после первого залпа с российской стороны сразу был произведён второй. Массовая ракетная бомбардировка разом уничтожила все американские военные базы в Европе, а точечные удары по ядерным боеголовкам на территории Штатов спровоцировали катастрофу, после которой земли всего материка до сих пор считаются мёртвыми. От первого залпа до последнего взрыва прошло ровно два часа. Поэтому в историю Третья Мировая вошла под названием «Двухчасовая война».
– Да… – взгляд историка останавливается в одной точке, тогда как ум выуживает из памяти воспоминания. – Мой прадед в дневниках писал, что эти два часа были настоящим адом. Он был военным, и во время бомбардировок находился во французском Кале. Командовал ротой, которая обеспечивала безопасность местной ветки Европейской логистической системы. Он писал, что земля под ногами непрерывно содрогалась, небо с одной стороны полыхало красным огнём, с другой – было чернее ночи от дыма и копоти, а волны в море достигали таких размеров, что все известные цунами нервно курили в сторонке. Военные не успели эвакуировать практически никого – настолько всё произошло быстро и неожиданно. Сам прадед спасся чудом – оказался ближе многих к вертолёту, на котором прилетел незадолго до катастрофы их командир. Он и пятеро «счастливцев» успели добраться до машины и взлететь в момент, когда волна, размером с небоскрёб, поглотила прибрежную часть. Они полетели вглубь материка, надеясь связаться с Бундесвером и вызвать подмогу. Но им пришлось долететь почти до Парижа, потому что то, что было сушей, стало частью Ла-Манша. Прадед писал, как выжившие кучками ютились на редких крышах, торчащих из воды. А большая часть людей дрейфовала между ними, сбиваясь в трупные кучи. И он ничем не мог им помочь. Тогда все решили, что миру пришёл конец…
Кобольд замолкает и на несколько мгновений в зале воцаряется тишина. Слышно как тикают антикварные часы и как у кого-то урчит в желудке.
«Маркус, прекрати. Это неприлично.»
«Кроме тебя это никого здесь не смущает. Расслабься.»
Брат откидывается на спинку стула, и, будто назло, его живот опять издаёт требовательный звук. Он ухмыляется, а я не сдерживаюсь и закатываю глаза. Всё как всегда – хотела досадить Маркусу, а в итоге раздражаюсь сама.
– Но, как мы видим сейчас, – Кобольд наконец-то отряхивается от размышлений, – конец света не наступил. Всё благодаря вашим старшим родителям и проектам «Логуса», которые они активно претворяли в жизнь. Им удалось воскресить Республику из пепла. Америке с этим не повезло.
Ну да, только всеми «прародителями» был наш отец.
– Герр Кобольд, – задаю учителю вопрос, давно терзающий любопытство, – как вы думаете, почему Боливия осталась вне Южноамериканской коалиции? Страна без выхода к морю, с низким уровнем жизни, и она единственная оказалась не включённой в торговый союз с «Логусом».
