И причинил.
У Джима обнаружили трещины в двух ребрах, перелом носа, вывих челюсти и рассечение брови, на которую наложили пять швов. Эрик сожалений не выразил, да Джим и не ожидал. Он знал, что виноват. Полицию не вызывали – вопреки требованию Мэгги. Джим заявил, что обвинений выдвигать не будет.
Причина, спровоцировавшая Эрика на такую жестокость – к концу избиения костяшки пальцев напоминали перезревшие помидоры, – заключалась не в недостатке скрытности со стороны Джима и Мэгги, а в том, как они использовали его шизофрению к собственной выгоде, чтобы уязвить человека и без того психически увечного.
В первую очередь Эрик доверял собственной интуиции. С его вывернутым мозгом другого варианта для выживания не было. Предчувствие чего-то нехорошего появилось задолго до того, как судьба решила вмешаться и пробила ватерлинию, проходившую под Уиллз-авеню, изменив тем самым обычный курс Эрика домой и направив его мимо кафе «Мунфлауэр».
Правда оказалась гнилой занозой, гноящейся под хрупкой оболочкой их брака. Как ни старалась Мэгги скрыть ее, она в конце концов вылезла наружу, как неизбежно и случается с правдой.
И все же было больно, когда нарыв прорвался.
Мелкие обманы Эрик подмечал давно. Ложь, которую нельзя было доказать, но которая все равно оставалась ложью. Детали одной истории, противоречившие деталям другой. Где Мэгги была, с кем была, на сколько задержалась. Притворно-простодушная рассеянность. «Ничего себе, должно быть, перепутала дни… А теперь уже не могу вспомнить, где была в среду во второй половине дня». Внезапные и странные перемены в манере обращения с телефоном: защита паролем, острая потребность держать его постоянно при себе, брать в душ, перенаправление звонков на голосовую почту, когда они были вдвоем…
Трусливая увертливость:
Что-то происходит, Мэгги? Что-то, о чем мне нужно знать?
Я думала, ты счастлив со мной, Эрик.
Счастлив, но не обманываешь ли ты меня?
Это было бы нехорошо.
Так обманываешь?
Мы женаты лишь несколько лет.
Я понимаю, но была ли ты с другим мужчиной?
По-моему, ты пытаешься затеять ссору.
Ни одного прямого ответа. Только хождение по кругу.
Тему их флирта Эрик поднимал в разговорах и с Мэгги, и с Джимом. Вначале они только пожимали плечами и поднимали брови, но ближе к концу дошли до полного бесстыдства. Он предупредил, что, возможно, они и не делают «ничего такого» (их слова, не его), но его ставят в неудобное положение. Тем более когда это происходит в общественных местах и является проявлением неуважения к нему лично и институту брака. Джим и Мэгги назвали его параноиком и даже предположили, что ему это «мерещится». Опровергать их обвинения было непросто.
Как-никак он сумасшедший.
Мэгги и Джим знали, что обвинять шизофреника в паранойе – это вещь столь же болезненная, сколь совет человеку с патологическим ожирением отказаться от шоколадных батончиков, когда он рвется в супермаркет ради полночного перекуса.
Они обрывали Эрика, стыдили, заставляли сомневаться в собственном здравомыслии. Прибегая к таким уловкам, они едва ли не целый год сбивали его со следа. Эрик и Мэгги состояли в браке чуть больше трех лет, и он не мог не думать о том, что почти треть их брака была притворством.
Эрик понимал, что если б хотел женщину, которая не привлекает мужские взгляды, то не женился бы на Мэгги. Возможно, его обуревали не самые приятные человеческие эмоции, но тупой ревностью он не страдал. Понимал и то, что мало кому приходится так же нелегко, как мужчине, взявшему в жены женщину, которая ему не ровня.
