– У него было свое жилье, ему выделили от РОВС в казарменном помещении комнату. Десять дней назад туда пришли гестаповцы. Он вовремя сбежал, – добавила Морель.
– Вы не знаете, что делать дальше?
– Ежели его поймают, то подвергнут пыткам и отправят в концлагерь, – сказала Марфа и снова залилась слезами.
– В концлагерь в лучшем случае, – снова встряла в разговор Морель.
– Он может уехать из Парижа? – спросил Иволгин.
– В том-то и дело, что его фотография у всех французских жандармов и немецких патрулей, молвила Марфа сквозь слезы.
– На вокзале я видел разношерстную толпу прибывающих и отъезжающих. Не совсем обычное явление для оккупированного города.
– Немцы против разъездов не возражают. Нехватка еды, горожане ездят в деревни, меняют свои вещи на еду.
– Вы обе могли бы состарить Андрея лет на 20–25. Сейчас ему за тридцать, из него надо сделать старика. Только не за счет приклеенной бороды и шляпы на глаза, думаю осветлитель волос найти не проблема. Пусть Андрей станет седым. А вот усы можно и приклеить. На щеки нанести клейстер, обычный крахмальный, слабой концентрации.
– Зачем еще? – непонимающе посмотрела Марфа.
– Кожа сморщится на щеках. На глаза очки с сильными диоптриями и соблюдать три вещи: походка должна быть замедленной; нельзя резко вертеть головой и надо прятать руки. По рукам можно определить возраст.
– И до первого патруля. Иногда они проверяют всех. И людей без документов отправляют в комендатуру.
– Имеете в виду карт-идентите, то есть вид на жительство?
– Это главный документ для эмигрантов.
– Документ я раздобуду.
– Как? – вырвалось у Катрин.
– Секрет, но за подлинность ручаюсь. Из Парижа он уедет. А дальше куда?
– Ему бы только добраться до Руана. Оттуда друзья из Сопротивления переправят его в Стокгольм на грузовом судне. Немцы все морские суда используют по своему назначению, но команды остались французские.
– С меня вид на жительство на мужчину пятидесяти лет, с вас все остальное. И перестаньте, Марфа, плакать. Вам это не к лицу.
– Когда можно забрать вид на жительство? – волновалась Морель.
– Завтра утром приезжайте ко мне и еще захватите с собой пару листов с данными на новых разыскиваемых. И мне не важно, что вы там напишите.
Иволгин не верил в свою удачу. И не поверил бы никогда, если бы не реальные люди вокруг отпрыска Воропаева. Теперь от него зависело спасение парня, одинаково важного для очень многих.
Тепло попрощались, и Иволгин пошел к выходу. В глазах Марфы светилась надежда.
Хартманн выслушал отчет за текущий день и остался доволен. Велел сосредоточиться на встрече с Дедюлиным, чтобы получить фамилию няньки.
Кондратьев пошел спать, Иволгин остался. Оказавшись в одиночестве, он открыл ящик стола и просмотрел документы тех, кто уже никогда не вернется назад. Выбор остановил на пятидесяти семилетием Разумовском Петре Ефимовиче. Его вид на жительство действовал еще семь с половиной месяцев. Чтобы не перепутать, Иволгин положил документ ребром и прислонил к стенке ящика. Не с собой же носить его. Он не мог поручиться, что его карманы не обыскивают во время сна.
Утром, вместо мадам Морель пожаловала госпожа Васьянова Надежда Сергеевна. Она сильно извинялась и твердила одно и то же:
– Если теперь у вас нет достаточно времени, то без всякой обиды, я пойду домой.
– Проблему по вашему мужу я понял. Думаю, сумею как-то помочь. Но прийти вас ко мне просил по другому поводу, очень важному для меня.
