– Так и есть.
– А почему же тогда…
– Потому что вы, бабы, нетерпеливые.
– Чего это мы нетерпеливые? – сразу вскипела Серафима. – Да у нас терпения только на вас, мужиков, не хватает, а так – хоть отбавляй!
Верстовский улыбнулся про себя. Какая она все же «шипровая» эта Серафима.
– Ты будешь препираться или слушать?
– Чего сразу препираться? Я, между прочим, очень даже…
– Серафима!
– Молчу, Константин Геннадьевич.
Молчит она! Верстовский посмотрел на непоседливую ученицу устрашающе. Та с готовностью вытаращила зеленые пуговичные глаза.
– Когда отобрано несколько удачных композиций, подключается технолог, – еще раз строго взглянув на нее, продолжил Верстовский. – Его задача – сделать аромат стойким и стабильным. Понимаешь?
– Вот это как раз отлично понимаю. Я вообще за стойкость и стабильность!
– Ты меня притомила, честное слово!
– Это потому, Константин Геннадьевич, что уже примерно пять минут я слышу аромат кулебяки, доносящийся из духовки. Она и так в холодильнике двое суток пролежала. Теперь засохнет, если передержать. Если я сейчас же…
– Иди уже, кулебяка! Я ей о высоком, а она мне про пироги!
– Так ведь голодное брюхо к учению глухо, вы же знаете…
Серафима вскочила и понеслась к своей кулебяке, а Верстовский стал смотреть в окно и размышлять.
Думала и Серафима. Например, о том, как к ней относится работодатель. Иногда ей казалось, что вроде неплохо, но гораздо чаще она замечала, что раздражает его. А если так, то зачем он ее сюда притащил?
Впрочем, сама виновата. Несет всякую ерунду. Взять хоть этот мускус. И чего он ей покоя не дает! Конечно, ее разглагольствования бесят Константина Геннадьевича.
Вчера даже кулаком по столу шандарахнул.
– Да иди ты на хрен с этими яичками, Серафима! До чего упертая! Сколько раз тебе, тупице, повторять? Нет! Их уже не убивают! И ондатр, бобров и циветт – тоже! Кругом одна синтетика. Но, поверь, искусственно синтезированные ароматы – это совсем не плохо. Для парфюмера с воображением синтетика – неограниченная свобода в создании запахов. Можно такое сотворить! А что касается мускуса, то он и искусственный недешев: почти тысяча евро за кило. Так что, если он есть в твоих духах, считай, что ты пользуешься дорогим парфюмом.
– Я никаким не пользуюсь.
– Ну и дура! А впрочем, лучше никакого, чем черт знает какой. И, знаешь, любой парфюмер всегда предпочтет запах чистого тела. Мы ведь тоже парфюмом не пользуемся.
Верстовский задумался, а Серафима исподтишка разглядывала его. Сейчас расскажет что-нибудь интересное. Вот уже и лицо разгладилось, помолодело даже. Глаза прямо огнем горят! Значит, потянуло на поговорить. А все потому, что любит он свое дело парфюмерное.
И, кажется, ей очень повезло, что такой человек появился в ее дурацкой жизни.
Когда они напились чаю и до последней крошечки съели кулебяку, Верстовский снова вернулся к любимой теме.
– Представь, Серафима, для производства одного литра розового масла требуется пять тонн цветов. Собирают их на рассвете, чтобы солнце не убило запах. Поэтому натуральное розовое масло очень дорогое. А аналогов до сих пор не придумано.
Он улыбнулся.
– А знаешь, какое цветочное масло мое любимое? Ириса. Из тонны сырья получается примерно килограмм. Оно сочетает цветочную и древесную ноты. Боже! Какой это запах! Самый совершенный аромат природы! Он всегда обострял мою интуицию.
– А почему вы ушли из парфюмеров?
