Изо дня в день Рослин становилась все раздражительнее, но глупостей не выкидывала. Эллен даже жалела об этом: если бы сейчас их настигла погоня, она бы… что – она бы? Она была бы немедля казнена за похищение княжеской дочери – никто не стал бы вникать в детали произошедшего. Впрочем, как знать – может, это был бы не самый худший исход дела. Потому что там, куда они направляются, ее ждет не лучшая участь.
– Нет у меня суженого, – легко улыбнувшись, сказала Эллен.
– У всех есть. Ты можешь с ним не соединиться, но он есть. Ты уже встречала его или еще встретишь.
– Он умер.
Рослин послала солнечный зайчик ей прямо в лицо. Отраженный луч сверкнул в глубине зеркала слепящим белым сполохом. Эллен вскинула руку, защищая глаза.
– Пока ты жива, где-то есть твой суженый, – равнодушно сказала Рослин, не меняя угол наклона зеркальца. – Не один, так другой. Погадаем? Или ты боишься? Брось ты уже эти тряпки, смотреть на них не могу.
– Ну хорошо, – сдалась Эллен. – Если вам так хочется.
– Мне хочется, – без улыбки сказала Рослин, и Эллен тоже расхотелось улыбаться. Маленькая госпожа умела говорить так – коротко и сухо, не капризно, не требовательно, но при этом абсолютно ясно давая понять, что ей нужно и чего она любой ценой добьется. Леди Рослин было одиннадцать лет, но это она умела лучше многих взрослых – добиваться.
Это и не только это.
По приказу Рослин Эллен закрыла ставни и заткнула щель между ними одеялом. В комнате стало сумрачно, как поздним вечером. Рослин сунула в рот щепотку сушеной травы из своего узелка, не глядя протянула Эллен, потом положила зеркало на стол, наклонилась над ним, осторожно подула на стекло.
– Теперь ты, – коротко сказала она. Эллен в который раз подумала, что у нее совсем не детский голос. То есть тембр, конечно, такой, как и должен быть у одиннадцатилетней девочки, но интонация… и непреодолимая сила, которой очень трудно противиться. В полумраке Рослин, сгорбившаяся, навалившаяся с локтями на стол, казалась молодой карлицей.
«И ведьмой», – мысленно закончила Эллен и слизнула с ладони траву, а потом, уперевшись ладонями в столешницу, дунула на тускло блестевшее стекло.
Рослин нарисовала ногтем пентаграмму на стекле, тихонько и неразборчиво напевая про себя. Потом бросила на стекло щепотку сушеной травы – Эллен не видела в темноте, но знала, что это не та трава, которую они обе только что съели.
– Суженый мой, ряженый, мне судьбой назначенный, светлый лик яви пред мои ясны очи, – сказала Рослин, и Эллен ясно услышала в ее голосе насмешку. «Как же можно, – с невольным упреком подумала она. – Ведь не подействует…» Завершить мысль она не успела, потому что стекло вдруг вспыхнуло – точно так же, как несколько минут назад, резко, бело. Эллен невольно вскинула голову, думая, что тряпка выпала из щели и свет прорвался внутрь.
– Смотри, – сказала Рослин, и она увидела, хотя сначала подумала, что бредит.
Там были двое мужчин. Оба конные; они ехали рядом, а вокруг них шумела листва – Эллен знала, что она шумит, хотя зеркало не могло отображать звук, – но она видела движение мельчайшего листочка на самой крохотной ветке. Ее зрение вдруг обострилось, мучительно заболели глаза – хотелось зажмуриться, но она не стала и подалась вперед, стараясь рассмотреть получше.
Один мужчина был молодой, белокурый, с неестественно красивым, будто ловко нарисованным лицом. Он что-то говорил, нагло и самоуверенно улыбаясь. Его спутник, крепкий, коротко стриженный человек с твердыми крупными чертами, слушал молча, глядя прямо перед собой. Было видно, что ни болтовня собеседника, ни сам собеседник ему неприятны. Белокурый красавец что-то говорил и зло смеялся, а хмурый человек все так же смотрел в сторону, только что-то менялось в его глазах. Что в них было – и чем стало, Эллен не успела понять. Рослин вдруг дунула на стекло, свет тут же померк, картинка смазалась и медленно угасла.
