На пляж невдалеке высыпала стайка стрекочущих юнцов – девушек и парней лет не старше пятнадцати. Скорее всего, тайно сбежавших из какого-то летнего лагеря на ночное купание. Они с разбегу бултыхнулись в воду. Несколько девчонок стали плескаться на мелководье, трое парней поплыли на глубину, но метров через десять развернулись и вернулись обратно, и вся компания устроила веселую возню.
Петр испугался, что компания подростков разбудит Юльку, но она никак не отреагировала на устроенную ими суету и продолжала крепко спать.
Вскоре ребята, наплескавшись, убежали. Пляж опустел. На гладкой как зеркало поверхности моря появились первые всполохи розового оттенка, совсем бледного, но быстро набирающего сочность – невидимое за спиной Петра, поднималось солнце.
«Если низко склониться к воде
И смотреть по волнам на закат,
Нет ни неба, ни гор, ни людей,
Только красных валов перекат», – в памяти всплыли строки когда-то давно прочитанного стиха.
– Красиво. Только сейчас не закат. Светает.
Петр оглянулся. Юлька, сидела, глядя на него, обняв колени руками.
– Да, рассвет.
– Это чьи стихи? Дальше помнишь?
– Саши Черного. Увы. Только это и запомнилось. Как спалось?
– Хорошо, – Юлька сладко потянулась.
– Что же, тогда поднимайся. Пора выдвигаться на вокзал.
* * *
После трех недель почти беспрерывных моросящих дождей этим утром, раздвинув нависшие над городом свинцовые тучи, наконец, несмело выглянуло солнце. Потом легкий ветерок, как по мановению волшебной палочки, разогнал в небе серость, и оно открылось всей своей глубокой лазурью, в которой парили, словно птицы, оставшиеся от тяжелых туч несколько небольших полупрозрачных перьевых облаков.
Удивительно, как солнечный свет меняет настроение людей – даже в самые трудные минуты жизни он порождает в них надежду на лучшее.
Петер Николаи смотрел в окно и думал, слава всевышнему, что не дал на сей раз черной смерти разгуляться. Чума стервятником пролетела над Лифляндией и Курляндией, собрав в них и Литве богатый урожай человеческих жизней, крылом задела воюющие между собой Россию и Швецию, краешком их мирную Пруссию. Хотя, может быть, рано еще радоваться, болезнь коварная.
Лекарь тяжело вздохнул. Он так устал за прошедшие недели.
Николаи, отвернувшись от окна, посмотрел на большие напольные часы. Пришло время навестить Джулию. Ее состояние очень тревожило его. Болезнь цепко держала девочку в своих когтях, с ней никак не удавалось справиться.
Размышляя, что сказать Джулии, как успокоить, поддержать, тяжелой походкой он вышел из кабинета.
– Как ты себя чувствуешь сегодня, мой ангел, – спросил он, входя в ее комнату.
Девочка лежала в постели, обратив лицо к окну, старалась поймать солнечный свет. Внешне она чувствовала себя лучше, чем обычно, и это порадовало Николаи.
– Хорошо, совсем хорошо, – ответила она, повернувшись, – Вы опять спасли меня. Как тогда, когда я была совсем маленькой. – Она благодарно улыбнулась.
– Рано, рано еще говорить о спасении. Болезнь еще не побеждена, – подумал лекарь, зная ее коварство, но промолчал.
Джулия опять посмотрела в сторону окна, и в этот раз она поймала солнечный лучик, скользнувший по ее лицу.
– У нее солнце отсвечивает в глазах, – заметил Петер. – Может, бог даст, переможем болезнь.
Он присел на стул рядом с кроватью и наклонился.
– Давай-ка я посмотрю тебя, девочка.
Некоторое время Николаи осматривал свою пациентку, пытаясь поймать мельчайшие изменения в течение болезни, но ничего обнадеживающего не находил.
