Егор в стороне от площадки оседлал нижнюю ветку дерева, обхватил ее и болтал в воздухе ногами. Какой-то мальчик лежал на траве под деревом. Голосов слышно не было, но я догадалась, что они о чем-то беседуют. Самокат валялся поодаль.
– Сколько ему лет? Семь? Шесть? И то глаз да глаз. А представь младенец – его на руках носить надо, он еще и не скажет толком ничего, – продолжила рассказ о смерти своей соседки моя собеседница. – И то сказать, Кузьминична всю жизнь при младенцах, а я своих растила и любви к ним особой не испытывала.
Согревшись поддержкой соседки, старая санитарка легла спать. Она решила дождаться выходных, когда в роддоме будет поспокойнее, и разузнать обстановку. «Напишу объявление со своим адресом и попрошу девчат повесить на выходе», – с этой мыслью женщина и уснула.
– Видишь, возможно и была бы она сейчас жива, нашла бы семью с младенцем. Может, ее бы и в квартиру забрали добрые люди, но вот какая случилась неприятность.
У этих пермяков заболела девчонка. Мать тут же решила, что не обошлось без Кузьминичны. «Да она ведьма, сглазила ребенка!» – решила женщина и устроила дома истерику, в ходе которой Вовка сознался, что несколько раз оставлял коляску с сестренкой у старухи во дворе. Разъяренная мать ворвалась к пожилой женщине и обвинила ее в колдовстве, что она била младенцев в роддоме и наверняка нескольких зашибла. А все зависть, что своих детей нет! «Ленка вообще не болела! Никогда! – истошно визжала молодая женщина, открывая дверцы буфета в поисках магических артефактов. – Конечно! Раздевала ее, поди, на ветру! Чтобы уморить! Еще и шептала что-то, люди слышали!»
Но доказательств того, что Кузьминична была причастна к колдовству, не нашлось, винить ее было не в чем, поэтому взвинченная мать ушла, хлопнув дверью, а вечером дома пожаловалась мужу.
– Так, ты не нервничай, лечи Ленку. Я старухе еще устрою, – успокоил он жену, гладя ее по голове и целуя в макушку. – Она мне поколдует, старая карга… Только никому ничего не говори – наша хата с краю, если что.
Утром Кузьминична выглянула во двор и осела: все кусты были выкорчеваны и раскиданы по двору, цветы вытоптаны, на дровяном сарае краской было написано огромными буквами слово «ведьма». Женщина выбежала на улицу и подняла глаза: на небе не было ни облачка, вокруг сухо и ничто не говорило о том, что ночью была буря. Старуха села на землю и завыла. Плечи ее тряслись от рыданий, слез не было, только звериный тоскливый вой. Из новостроек народ потянулся к остановке, пересекая ее дворик, но никому не было дело до полусумасшедшей старухи, перебирающей комья земли своими давно потерявшими гибкость пальцами.
– Бабушка, вы чего? – услышала она молодой девичий голос. – Давайте врача вызову?
Проходящая мимо девушка достала телефон и начала жать на экран большими пальцами, набирая номер:
– Алло, Сто Двенадцать? Женщине плохо. Пожилая. Да. Я ее не знаю. Шла мимо на работу. Нет, она сидит на земле и стонет. Адрес? – девушка оглянулась на дом, ища табличку. – Улица Беринга, здесь частный старый дом за новостройками. Я могу только свой номер дома назвать, женщина находится за ним у детской площадки. Да, это Санкт-Петербург, Василеостровский район. Ждем…
Незнакомка села на корточки и посмотрела в глаза Кузьминичне:
– Мне опаздывать нельзя, я убегаю. А вы ждите, сейчас врач приедет. Давайте в дом зайдем.
