– А вот и мы! – громко сообщает отец Богдана, первым появляясь в проёме. За ним подтягиваются и все остальные. Мужчины разговаривают, о чём-то спорят. – Не скучали тут без нас?
– Вообще нет! – с ходу отвечает ему Сенька. – Пудрили носики и мило щебетали о своём, о девичьем, – подмигивать ещё хватает наглости.
– Кхм, – прочищаю горло и отпиваю водички из своего стакана.
«Пудрили носики и мило щебетали о своём, о девичьем»
Да уж. Звездец.
– Нонна, можно подавать.
– Татьяна-Татьяна… Крепостное право отменили в тыща восемьсот шисят первом, – ворчит со своего места дед.
– Прислуга получает за свою работу деньги, – сухо чеканит ему в ответ она.
– Шоколадный фондан. Чизкейк «Нью-Йорк». Тирамиссу. Вишнёвый штрудель, – официант выставляет перед нами красивейшие десерты.
– Ох ё! – дед обжигает губы горячим чаем и, резко дёрнувшись, неуклюже выпускает из пальцев чашку, в мгновение ока разбившуюся на осколки вдребезги.
Пресвятая Дева-Мария! Этот дурацкий вечер когда-нибудь закончится?
– Тьфу ты, руки-крюки! – предок выдаёт ещё парочку крепких словечек вслух.
– Вы не ошпарились? Я сейчас всё уберу, не волнуйтесь, – спешит ему на помощь Нонна.
– Можно поаккуратнее с посудой?
– Ма, да он же не специально, так вышло, – заступается за деда Богдан.
– Мейсенский фарфор, между прочим, – произносит Татьяна Андреевна замогильным голосом.
Сказать, что она недовольна случившимся – это ничего не сказать.
– Ну а на фига ты выпендривалась? Стоял за стеклом десяток лет, и пусть бы стоял дальше, – миролюбиво обращается к ней муж.
– Сергей Владимирович, простите, – в зал забегает мужчина в костюме.
– Да.
– Там это, пожар.
– Что? – глава семьи недоуменно на него смотрит. – Какой ещё пожар, Борь?
– Поджог, похоже. Руслана за огнетушителем отправил. Взглянете? Прям у вас под окнами, – кивает направо.
Сухоруков-старший спешит подойти к окну. К нему присоединяются Татьяна, Богдан и Алексей.
Эмиль прищуривается и внимательно смотрит на Сеньку, которая в этот самый момент перестаёт жевать.
– Ты совсем без тормозов?
– Блин, какая досада! Так и не успела как следует распробовать фондан, – вздыхает с сожалением, и, резко бросив вилку, вскакивает с места, синхронно с Разумовским.
– Я ПРИДУШУ ТЕБЯ! ТЫ ОХРЕНЕЛА? ОНА СТОИТ ЦЕЛОЕ СОСТОЯНИЕ! – орёт он, перепрыгивая через стул Галдина.
– Поправочка: стоила! – убегая от него, кричит через плечо Сеня. – Спокойствие! Не волнуйся. Там тебе зачтётся. Мы сделали благое дело! Отпустили души бедных животных на свободу. Ааа! – визжит она. – Отстань! ОЛЯ, ХЭЛП!
Тоже направляюсь к окну.
Смотрю на происходящее.
Сердце останавливается.
Переглядываемся с Богданом. На его лице замешательство. На моём испуг. Потому что вдруг приходит чёткое осознание того, что натворила Сенька.
Звук огнетушителя вынуждает меня на автомате снова повернуть голову к витражному стеклу.
– Потушил! – кричит один мужчина другому.
Дым.
Копоть.
Белые хлопья, летящие по воздуху.
Напрягаюсь всем телом и устало прикрываю глаза.
Чёрт-чёрт-чёрт…
На снегу перед домом лежат остатки баснословно дорогой шиншилловой шубы.
Чем думала Сеня, совершая это поступок, я не знаю. Одно понятно. Пять минут назад я считала, что хуже уже просто быть не может, но, как же я ошибалась! Оказалось, что очень даже может…
19. Глава 18
– Я тебя прошу, отпусти её, – Богдану удаётся вызволить Сеньку из захвата как раз в тот момент, когда ладони Разумовского опасно смыкаются на её шее. – Позже решим, что делать, сейчас тебе нужно немного успокоиться, бро, – отодвигает кашляющую Сеньку себе за спину и кладёт руку другу на плечо. – Окей?
