Загадка песков - страница 13

Облачившись в штаны и свитер, я обвел взором палубу, и глаз мой, неопытный и несмелый, приметил то, что прежде скрывала темнота. Яхта казалась чрезвычайно маленькой (как выяснилось, водоизмещение ее составляло всего семь тонн) и имела чуть более тридцати футов в длину и девять в ширину – очень удобный размер для прогулок по Соленту[13] в выходные для любителей подобных забав. Но решение отправиться на таком суденышке из Дувра на Балтику подразумевало под собой такую степень отважной предприимчивости, какую я даже и представить не мог. Затем я обратился к эстетической стороне вопроса. Красота и щеголеватость являются, на мой взгляд, неотъемлемыми свойствами яхт, но при всем желании польстить «Дульчибелле» мне не удавалось подобрать комплимент. Корпус выглядел чересчур низким, а грот-мачта – слишком высокой, крыша каюты казалась неуклюжей, а световые люки печалили взор потемневшим железом и плебейской имитацией под дерево. Вся медяшка, от головки руля до последней мелочовки, была подернута налетом зеленой патины. Палуба вовсе не блистала молочной белизной, как принято в Каусе, но была неотшлифованной и серой. На швах между досками выступали пятна смолы, на носу виднелись ржавые подтеки. Снасти выглядели плачевно по сравнению с нарядной пенькой, столь радующей взор знатока на фоне голубого июньского неба над Саутси. Не сильно скрашивали картину и многочисленные следы недавнего ремонта. В воздухе витали резкие ароматы краски, лака, свежеструганого дерева, на мачте реял новенький флюгер, можно было заметить пару-другую новых тросов, особенно в такелаже крошечной бизань-мачты, которая и сама-то выглядела недавним приобретением. Но все это лишь подчеркивало общее впечатление простоватости, навевало сравнение с достопочтенной матроной из рабочего люда, попытавшейся принарядиться по моде высших классов, но вскоре махнувшей на эти потуги рукой.

То, что этот ensemble[14] производил впечатление деловитости и солидной надежности, было очевидно даже моему неопытному глазу. Многие из палубных приспособлений выглядели излишне мощными. Якорная цепь словно насмехалась над задачей удерживать подобную кроху, нактоуз, укрывающий компас, имел размеры почти комично громадные и являл собой единственный предмет судовой меди, начищенный до блеска и несущий следы почтительной заботы. Две бухты массивного и надежного троса верпового якоря, располагающиеся прямо позади грот-мачты, довершали впечатление об испытанном в бурях маленьком кораблике. Тут стоит добавить, что в далеком прошлом «Дульчибелла» была спасательной шлюпкой, которую затем не слишком удачно превратили в яхту, добавив кормовой подзор, палубу и необходимый рангоут. Как у всех шлюпок, обшивка у нее была сделана внакрой, в два слоя тикового дерева, что придавало корпусу невероятную прочность, зато по части внешнего вида гибриды всегда проигрывают.

Голод и раздавшийся снизу крик «Чай готов!» побудили меня вернуться в каюту, где обнаружился завтрак, сервированный на устроенном поверх швертового колодца столе. Дэвис гордо восседал во главе, румяный, если говорить о щеках, и закопченный, если о пальцах. Наблюдался некоторый недостаток посуды и приборов, но бекон я расхвалил до небес, причем совершенно искренне, потому как хрустящая корочка и сочные кусочки дали бы сто очков вперед моему лондонскому повару. В самом деле, я от души насладился бы едой, кабы не слишком низкий диван и столик – изгибаться приходилось так, что путь пищи до желудка занимал значительно больше времени, чем обычно, и постоянно хотелось встать и потянуться – удовольствие, чреватое опасностью для целости черепной коробки. Еще мне резануло ухо то, как отзывается Дэвис о свежем молоке и белом хлебе – их он находил невиданной роскошью, вполне допустимой, впрочем, для праздничного банкета в честь дорогого гостя.