– Да, подходящие ноги. Ты будешь весьма внушительным в ливрее и в белых перчатках. Будешь подавать руку графиням и баронессам при выходе из кареты.
– Ага! – я соскочил с качелей и сделал шуточный поклон в сторону Антуана. – Вашу руку, мадам!
– Спасибо, Люсьен! – манерно запищал Антуан, закатывая глазки и подавая мне руку. – Ах, тут так высоко!
– Простите, мадам! – поддержал я игру, обеими руками берясь за его талию. – Обопритесь на меня, мадам! – я очень крепко взялся за его стан и снял с качелей. Я поставил его на траву, но почему-то не опустил рук и легонько прижимал к себе. Антуан смущенно улыбнулся и опустил лицо. От этого движения длинная прядь соскользнула и завесила его глаза. Я заправил волосы ему за ухо, горячо вспыхнувшее под моими пальцами.
Тут грохнуло над нашими головами последним залпом фейерверка, и я проводил глазами золотой сноп, пронесшийся по небосклону. Антуан не взглянул на фейерверк. Он не отрываясь глядел на меня – тревожно, взволнованно, грудь его вздымалась.
Он меня поцеловал.
От его поцелуя мне стало удивительно хорошо – как будто мне преподнесли большой-пребольшой именинный подарок, перевязанный шелковой лентой. Все было хорошо. Лето, вечер, сад, белокурый паренек в моих объятиях, горячий и гибкий. Его зрачки словно расплавили радужку, и та переливалась в глазницах и вытекала каплями на его нежные щеки.
– Ты плачешь?
– Нет, что-то в глаз попало, Люсье… – я не дал ему договорить, закрыв рот поцелуем.
Мы целовались, тискались, измяли всю траву под качелями – словом, наслаждались друг другом, как два здоровых молодых щенка с горячей кровью. В ту ночь я не отпустил его, и мы встретили утро в моей постели, забравшись в комнату привычным мне маршрутом – по старому плющу, любезно разросшемуся по стене от земли до печной трубы, тем самым избавляя меня от нужды в лестнице.
Завтракали мы тоже вместе.
– Красивый вчера был фейерверк, – заметила матушка, заботливо кладя мне в кашу кусок масла побольше. – Нечасто я теперь тебя вижу за завтраком, молодой человек!
– А на кухне нынче доедают остатки праздничного ужина, – мечтательно проговорил я. – Фрикасе из телятины с трюфелями, утка во фламандском соусе…
– Неужто Франсуаза не оставит вам по кусочку? – спросила матушка. – Ты же всю птицу ей ощипал! А тебя так и вообще заездили, бедный ягненочек! – пожалела она Антуана, который действительно выглядел довольно растерзанным, только вот Франсуаза была тут не причем.
Мой любимый мальчик смущенно потупился, но матушка не заметила его неловкости.
– Ах, если б я была помоложе, мы бы с тобой выбрались на гулянье… Смотрели бы из-за ограды…– она мечтательно смотрела на моего отца, старательно жующего горбушку. – В Люксембургском саду можно было вчера увидеть королеву-мать**, и нашего возлюбленного короля Людовика, и королеву Анну***. И герцога де Люиня, королевского фаворита. Говорят, на нем больше бриллиантов, чем на королеве!
При этих словах Антуан вздрогнул и вжал голову в плечи. Вкусы нашего возлюбленного монарха не были секретом ни для кого. Что в спальню королевы Людовик прибывает не иначе как на руках герцога де Люиня, потому что добровольно их величество всегда выбирает постель своего фаворита, знали даже в Гаскони.
– Ах, он такой красавчик, этот герцог де Люинь! Такой белокурый, и волосы так красиво завиты! – продолжала матушка. – Жаль, что ты, Люсьен, всегда так коротко стрижешься. А вот у Антуана волосы так и просят, чтобы их уложили в локоны!
