Заговор «красных маршалов». Тухачевский против Сталина - страница 11

Впрочем, ошеломивший Европу июльский «блицкриг» Тухачевского, завершившийся не менее ошеломляющим его катастрофическим поражением под Варшавой, пожалуй, имел гораздо меньшее значение, чем «его Кронштадт».

Если «залп «Авроры», поднявший революционных матросов, «красу и гордость революции», на разрушение «старого мира», ознаменовал начало рабоче-крестьянской Революции в России, то «Кронштадт», оборонявшийся той же самой «красой и гордостью революции», – последний ее залп, возвестившего о ее гибели. Штурмом взяв мятежный Кронштадт, Тухачевский сам превратился в персональный символ «Человека с ружьем», спасшего «русский коммунизм» от гибели. Победа Красной армии в Гражданской войне парадоксально воплотилась в совсем не «красном» «демоне гражданской войны», в аристократе Тухачевском.

Сталин, творец «русского коммунизма», шел к власти и в Большую Историю, как будто не спеша, тихо, по кошачьи неслышно и незаметно, но неуклонно и целенаправленно, ступая в своих мягких кавказских сапогах по ступеням, ведущим к их вершинам, будто бы с черного хода, постепенно овладевая паутиной людских судеб не только на шестой части суши.

И Сталину, и Тухачевскому власть над Россией была нужна, пользуясь выражением Гете, «как мрамор нужен скульптору»^>38. Сталин безжалостно втискивал Россию в «русский коммунизм». Тухачевский, воодушевленный «коммунистическим империализмом» (его выражение), под знаменем «национал-большевизма» (никогда не произнося этого словосочетания), не менее (а может быть, и более) безжалостно мечтал загнать ее в «казарму красного милитаризма». Но в роковом и судьбоносном 1937-м, в последний раз оказавшись «на острие шпаги», Тухачевский столкнулся с «русским коммунизмом», воплотившемся в Сталине. Не был ли Сталин Судьбой России?

…В багровом мареве языческих пророчеств,

Короной сумрака венчающих закат,

Бесшумный вещий ворон птицей ночи

Шепнет о чем-то смутно, невпопад.

И проскользнут случайно, в беспорядке,

Без логики и смысла, как во сне,

Как впечатленья в призрачном остатке

В глубинах памяти мерцают, как во тьме:

И Кот-Баюн в преданьях Лукоморья,

Варяжские ладьи на цареградском взморье;

Кудесник в свете гаснущего дня

Пророчит князю гибель от коня;

И сад чудес в безумье чародейства,

Лик «Бонапарта» в смуте лицедейства,

И пафос скифства в гуле мятежа,

И на штыке красногвардейца

Христос возникнет в снежной мгле,

На миг, чтоб тут же раствориться,

В тоскливо-монотонном дне.

С.Т. Минаков

Он «был стройным юношей, весьма самонадеянным, чувствовавшим себя рожденным для великих дел», – вспоминал о будущем маршале друг семьи и его близкий приятель, известный музыкант Л.Л. Сабанеев. – …В нем было нечто от „достоевщины“, скорее от „ставрогинщины“»