В ту ночь с 24 на 25 августа мы допоздна сидели на верхнем этаже королевской усадьбы, в так называемых Турецких покоях – несколько лет назад Людвиг пожелал обставить эту комнату по образцу мавританских дворцов. В центре тихо журчал фонтан, пол устилали мягкие, с орнаментным узором ковры, стены были украшены позолоченной резьбой и яркими витражами. Мы, в халатах, развалились на диванах и подушках, курили кальян и пили кофе из крошечных чашечек тончайшего фарфора. Слуги в тюрбанах и с серьгами в ушах обмахивали нас веерами из павлиньих перьев. Откуда-то доносились звуки свирели.
Я уже привык к подобным инсценировкам, поэтому не удивился, когда король медлительно, словно Будда, приподнялся на своих подушках и протянул мне свою трубку.
– Дорогой Махмуд, великий визирь и преданнейший из мусульман, – обратился он ко мне с серьезным видом. – Вы слишком напряжены. Вот, попробуйте этого превосходного табака. Он поможет вам окунуться в мир Тысячи и одной ночи.
Я с улыбкой принял трубку и затянулся. Король довольно часто давал нам исторические или вымышленные имена. За последние годы я успел побывать Гавейном, Гюнтером, верным Экхартом и министром Кольбером. Так почему бы не прибавить к этому роль великого визиря? Сквозь клубы дыма я смотрел на тучную фигуру Людвига и пытался вспомнить, каким он был когда-то.
Это был уже не тот статный красавец, которого женщины боготворили еще в первые годы правления. При росте почти в два метра, Людвиг по-прежнему оставался гигантом, но весил он, вероятно, уже за сотню. Лицо его стало бледным и отечным, глаза потускнели, во рту почти не осталось зубов. Даже со своего места я чувствовал его скверное дыхание. Пестрые турецкие наряды, которые Людвиг носил в этом дворце, не скрывали того факта, что он запускал себя все больше и больше. Только волосы по-прежнему были черными и густыми, как двадцать лет назад, когда он взошел на престол.
Что же беспокоило нас больше всего, так это его состояния, отчасти безумные, отчасти мечтательные. И с каждым годом это проявлялось все острее. Лунный король, так его называли. День и ночь поменялись для него местами, и жил он в собственном сказочном мире. Даже мы, самые преданные его друзья, все реже могли до него докричаться.
Рядом беспокойно поерзал на своих подушках граф Дюркхайм. Столь энергичный адъютант с аккуратно подкрученными усами, как и все мы, был в складчатом шелковом халате. Дюркхайм терпеть не мог все эти маскарады, но понимал, что если и можно чего-то добиться от короля, то не во время официальных приемов, а в такие вот моменты.
– Ваше Величество, нам нужно поговорить, – начал он с серьезным видом. – Я вчера снова просматривал ваш цивильский лист. Ваши долги достигают почти четырнадцати миллионов марок. И мне кажется, что строительство ваших замков…
– Дюркхайм, сколько раз повторять, что в свой день рождения я и слышать ничего не желаю о финансовых делах, – сердито прервал его король и захлопнул сборник турецкой поэзии, из которого собрался что-то зачитать. – Как будто мало вы досаждаете мне этим вопросом в Мюнхене… Мы продолжим строительство, это не обсуждается. Замки отражают мою сущность, без них я не смогу называть себя королем. – Губы его сложились в две тонкие линии. – Мой отец, мой дед, все могли строить их, – прошипел он. – Только со мной господа министры позволяют себе такое! Клянусь честью, Дюркхайм, если эти господа не выделят мне денег, я собственноручно взорву Хоэншвангау. Я больше не намерен сносить этот позор! Достаньте мне деньги, не важно как, вы меня поняли? Вы
